Здесь, как из недр волшебной сказки,

Мгновенно выдаются вновь

Давно отжившей жизни краски,

Власть, роскошь, слава и любовь.

Волшебства мир разнообразный,

Снов фантастических игра,

И утонченные соблазны,

И пышность ханского двора.

Здесь многих таинств, многих былей

Во мраке летопись слышна,

Здесь диким прихотям и силе

Служили молча племена;

Здесь, в царстве неги, бушевало

Немало смут, домашних гроз;

Здесь счастье блага расточало,

Но много пролито и слез.

Вот стены темного гарема!

От страстных дум не отрешась,

Еще здесь носится Зарема,

Загробной ревностью томясь.

Она еще простить не может

Младой сопернице своей,

И тень ее еще тревожит

Живая скорбь минувших дней.

Невольной роковою страстью

Несется тень ее к местам,

Где жадно предавалась счастью

И сердца ненадежным снам.

Где так любила, так страдала,

Где на любовь ее в ответ

Любви измена и опала

Ее скосили в цвете лет.

Во дни счастливых вдохновений

Тревожно посетил дворец

Страстей сердечных и волнений

Сам и страдалец, и певец.

Он слушал с трепетным вниманьем

Рыданьем прерванный не раз

И дышащий еще страданьем

Печальной повести рассказ.

Он понял раздраженной тени

Любовь, познавшую обман,

Ее и жалобы, и пени,

И боль неисцелимых ран.

Пред ним Зарема и Мария —

Сковала их судьбы рука —

Грозы две жертвы роковые,

Два опаленные цветка.

Он плакал над Марией бедной:

И образ узницы младой,

Тоской измученный и бледный,

Но светлый чистой красотой.

И непорочность, и стыдливость

На девственном ее челе,

И безутешная тоскливость

По милой и родной земле.

Ее молитва пред иконой,

Чтобы от гибели и зла

Небес царица обороной

И огражденьем ей была, —

Всё понял он! Ему не ново

И вчуже сознавать печаль,

И пояснять нам слово в слово

Сердечной повести скрижаль.

Марии девственные слезы

Как чистый жемчуг он собрал

И свежий кипарис, и розы

В венок посмертный он связал.

Но вместе и Заремы гневной

Любил он ревность, страстный пыл

И отголосок задушевный

В себе их воплям находил.

И в нем борьба страстей кипела,

Душа и в нем от юных лет

Страдала, плакала и пела,

И под грозой созрел поэт.

Он передал нам вещим словом

Все впечатления свои,

Всё, что прозрел он за покровом,

Который скрыл былые дни.

Тень и его здесь грустно бродит,

И он, наш Данте молодой,

И нас по царству теней водит,

Даруя образ им живой.

Под плеск фонтана сладкозвучный

Здесь плачется его напев.

И он – сопутник неразлучный

Младых бахчисарайских дев.

III. Чуфут-Кале

Грустна еврейская Помпея;

В обломках город тих и пуст,

Здесь ветхий голос Моисея

Переходил из чистых уст

В уста преданьем непрерывным,

И, верный праотцам своим,

Хранил завет их с рвеньем дивным

Благочестивый караим.

Сюда, изгнанник добровольной,

Он свой Израил перенес:

В обрядах жизни богомольной

С годов младенческих он рос,

И совершив свой путь смиренный,

Достигнув мирно поздних дней,

Он возвращал свой пепел бренный

Земле – кормилице своей.

Крутизн и голых скал вершины,

Природы дикой красота

Напоминали Палестины

Ему священные места.

Здесь он оплаканного края

Подобье милое искал

И чуялось ему: с Синая

Еще Господь благовещал.

Теперь здесь жизнь уже остыла,

Людей житейский гул утих,

И словно буря сокрушила

И разметала домы их.

Не тронуты одни гробницы

Почивших в вечности колен,

Сии нетленные страницы

Из повести былых времен.

Народ, разрозненный грозою,

Скитальцы по лицу земли!

Здесь, наконец, вы под землею

Оседлость верную нашли.

В Иосафатовой долине

Вас ждал желаемый покой:

И уж не выживут вас ныне

Из лона матери родной.

IV. Возвращаясь из Кореиза

Усеяно небо звездами,

И чудно те звезды горят,

И в море златыми очами

Красавицы с неба глядят.

И зеркало пропасти зыбкой

Купает их в лоне своем

И, вспыхнув их яркой улыбкой,

Струится и брызжет огнем.