Девушка в светлом платье, сшитом явно на заказ, идеально подогнанном под её рост и фигуру, была подобна чистой сияющей фее радости и счастья. Её гладкая кожа так и манила погладить, прелестно округлые щёки были словно созданы для трепетных поцелуев, а маленькие ушки – для нашёптывания ласковых слов. Тана всегда хотела нравиться всем, от пожилой дамы, торговки сдобой, до незнакомого пуссана на чужом подоконнике, мимо которого Тана проходила почти каждое утро. Пуссан, впрочем, лениво позёвывал и всецело игнорировал её… Теперь от прежней Таны ничего не осталось, и ей было бы противно и горько вспоминать себя прежнюю, если бы Хранители не подкорректировали информацию о её прежних днях. Они превратили её в такого человека, которого, кроме карьеры и амбиций, не интересует и не волнует вообще ничто, даже если полгода вымрет от внезапной болезни. Больше того, теперь она питала искреннюю и глубокую уверенность, что всегда была такой, и, если даже кто-то добивался дружбы с ней – она милостиво позволяла находиться рядом.

– Ты сбилась. Я не могу оставить тебя такой, как сейчас.

Раздавшийся из-за спины голос звучал серебристой струной, но едва ощутимая нотка, проходящая насквозь, делала его твёрже калёной стали. В нём угадывались и живое сострадание миротворца, и неумолимость карающего клинка. В сочетании получался скальпель милосердного хирурга, который намерен провести опасную и тяжёлую операцию, зная, что после станет легче, и это спасёт пациенту многие дни.

– О, госпожа Сабра, вас-то я и ищу, – жестоко ухмыльнулась углом рта Тана.

Взглянув в глаза наставнице, она вдруг поняла – телесной болью не сломить такую женщину и не поставить на колени. Да и не удастся одолеть её силой. Зато есть способ уязвить иначе.

– Госпожа Сабра, я расторгаю знак связи и ничем вам больше не обязана, как и вы мне.

Та будто разом постарела лет на двадцать. Ссутулилась даже, с губ сорвался судорожно-горестный вздох. Связь между носителями дара, особенно если один из них помог второму проявить способности, отомкнул спрятанное в недрах души сокровище, во много раз превосходила обычные человеческие отношения. И теперь Тана перекрыла канал, благодаря которому госпожа Сабра могла обмениваться с ней энергией, интуитивно чувствовать её, и даже в крайнем случае запереть дар обратно. Как будто Сабру вытолкнули вон из чужого дома на мороз и промозглый ветер, в темноту, и захлопнули перед ней одни за другими дюжину окованных сталью врат.

Конечно, Тана понимала, что этого недостаточно, и что наставница всё равно может сунуться якобы помогать, но теперь, когда та не способна повлиять на неё прямо, всё остальное гораздо легче пресечь. Кроме того, связь не позволила бы ни одной из них напасть на другую, а теперь преграда исчезла. Тана отлично знала, что ничем не рискует, госпожа Сабра не причинит ей вред. Сама же она пока не придумал, чем атаковать, ведь шанс нанести удар у неё лишь один, затем бывшая наставница призовёт защитный панцирь. Это лишь пока та ещё не понимает, до какой степени Тана изменилась, и на что готова теперь.

Из уроков Тана помнила, что живые создания состоят из света души, чьи форма и оттенок зависят от личности и характера, из тела, из воспоминаний, из искры мечты, что содержится обычно либо в грудной клетке, либо в голове. И всё это скрепляет, подобно клею, особая незримая субстанция, которой нет названия, потому что лишь десятка полтора лет тому назад учёные сумели выяснить, что она вообще присутствует в организме. До неё-то как раз и дотянулась Тана в госпоже Сабре – и перерезала. Жуткий надрывный крик вырвался из горла женщины. Глаза Таны торжествующе сверкнули, такой победой можно гордиться! Со стороны это выглядело так, будто потоки жёлтого, голубого и бледно-сиреневого сияния выхлестнулись из госпожи Сабры, будто та взорвалась изнутри. Хотя оболочке это не повредило – все остальные составляющие перестали держаться вместе и устремились прочь.