Нет, этого быть не могло. Этого быть не должно. Это просто невозможно, немыслимо.

Медведь в одиннадцатый раз отер пот со лба. Нет, жарко ему не было.

Ему было страшно.

Ангел смотрела на небо.

Ей было очень больно.

Что бы там в ней не сидело, а вот на месте ему как раз не сиделось. Оно ожило. Задвигалось. Зашевелилось. Заструилось. Оно хотело дышать. Оно хотело наружу. Она чувствовала это и леденела от ужаса.

Ей хватало, по горло хватало уже просто того, что Оно находится в ней, что Оно делит с ней кровь и кислород, что отравляет ее жизнь… Но что же теперь? Оно решило начать сознательное существование? Решило стать мозгом их общего тела, контролировать ее малейшее действие и движение, а то и вовсе лишить способности мыслить?

А может, все не так и страшно? Может, оно хочет уйти? Вылезет себе тихонечко наружу и оставит ее в покое?

Нет. Этого не может быть. Из спины тихонечко не вылезают. Незаметно и безболезненно это явно не пройдет. Такого быть не может.

Но и того, что случилось с ней, тоже быть не может…

Открылась дверь. Медведь и Халат. Они несут снимок в папке, хотят что-то рассказать.

Но Ангел не может слушать. Ангел не хочет слушать. Ангелу больно.

Нечто в ней шевелилось. Она чувствовала, как Оно выныривает из глубин ее плоти, рассекая ее, как воду. Ему было легко. Она же едва не задохнулась. Она покачнулась и чуть не упала с кушетки.

Медведь подхватил ее. Он бледен.

Ангел понимает, что ему тоже непросто…

– Как ты, родная? Не волнуйся, держись, все не так страшно, как кажется…

Он решил, что ей нехорошо от страха. Глупый маленький Медведь… Ангел ничего не боялась. Больше ничего. Ангелу было все равно. Ангелу было больно.

Оно шевелилось.

– Здесь есть экран? Нужно показать ей снимок.

– Зачем? Она, по-твоему, мало нервничает?

– Она должна сама это увидеть, я не смогу иначе объяснить…

Разговор доносился до нее расплывчатым, искаженным, булькающим. Медведь и Халат тоже были под водой. Но они не всплывали, они барахтались вокруг. На поверхность поднималось только Оно. Ангел чувствовала, что Оно уже завидело свет, что Оно тянется к нему, стремится, рвется, ускоряется, подступает все ближе к границе, последней черте, краю – ее коже, его ничто не сможет удержать.

– Вот, я прикреплю к окну, на свет будет видно неплохо.

– Родная, смотри. Эй, эй, посмотри на меня.

Медленно, словно пьяными глазами, взгляд которых едва возможно сфокусировать, Ангел обратилась к Медведю. Он очень хотел ей что-то показать, что-то рассказать, что-то крайне важное, важное для них обоих. Она хотела его услышать, она так хотела его услышать… Но не могла.

Ангелу было больно. Оно шевелилось в ней.

– Милая, смотри. Вот это – твой рентгеновский снимок. Картинка ничем не испорчена, здесь мы согласились. Чего не смогли выяснить ни я, ни мой коллега – так это причины возникновения и характера образования…

Наверное, она с очень тупым, непонимающим выражением лица смотрела на него. Медведь еще немного побледнел. Ему явно было нелегко. Нелегко говорить ей все это, нелегко видеть ее такой… Маленький, глупенький Медведь… Такой смешной, такой заботливый…

– В общем, если говорить проще… То то единственное, в чем мы сошлись, это факт, что у тебя в спине развились лишние кости. Я просто не представляю себе, как они могли оставаться незамеченными в течение всей твоей жизни, но ведь и сами по себе возникнуть и вырасти настолько меньше, чем за неделю они никак не могли, так что это нам еще остается установить…

Он продолжал говорить, но Ангел давно потеряла нить. Она не была уверена, что успела ухватиться за эту ниточку с самого начала. А жаль… Если бы она за что-нибудь держалась, она бы не тонула сейчас там, откуда выплывало Оно.