– Вия, – канючил четырехлетний Кежут, так подпрыгивая на деревянной, застеленной белоснежной простыней кровати, что даже алая рубашечка задралась. – Сказы по гуя! Сказы!

– Точно! Давно не рассказывала! – подхватил Оска, отрываясь от прихваченных в постель солдатиков.

– Не знаю. Зеркальце завалилось куда-то, – вздохнула Виряа, невольно покосившись на туалетный столик.

– Ты так расскажи, – фыркнула четырнадцатилетняя Варо, как раз закончившая переплетать длинную косу.

– Ну, хорошо, – улыбнулась Виряа, отчего на смуглых золотистых щечках показались ямочки. – Слушайте. Далеко-далеко за морем Рав живет черный змей-инэгуй, чья чешуя отливает золотисто-алым, совсем как розы в нашем саду…

Виряю разбудил свет. Вначале девушка подумала, что позабыла закрыть штору и теперь звезды и Коватя-луна светят в высокое арочное окно спальни, но свет шел от стола, так что девушка какое-то время удивленно щурилась и трясла головой, пытаясь проснуться. Красноватое сияние выбивалось из щели между отделанным перламутром ящичком и столешницей. Как такое возможно?! Хотя дымом не пахло, Виряе стало не по себе. Покосившись на мирно спавших сестру и братишек, девушка спрыгнула с кровати, босиком пробежала по мягкому ковру, дрожащими руками выуживая из-под голубой ночной сорочки веревочку, на которой висел ключ, и торопливо отперла ящик. В нем хранились рисунки, томик стихов древнего поэта… Свет шел снизу, и девушка решительно выгребла бумаги на стол. Под ними было спрятано старинное обсидиановое зеркало.

Первый раз фамильную драгоценность Виряа увидела, когда ей было четыре года. Малышку заинтересовал странный темный предмет на столе у отца, и тот приподнял зеркало, чтобы девочка увидела отражение. О том, что произошло дальше мать и старшие сестры очень любили рассказывать гостям. Малышка вся раскраснелась, всплеснула ручками и аж запищала от восторга, вглядываясь в черное стекло:

– Папа! Папа! Тям кто? Дядя?

Сколько не уверяли Виряу, что это она сама, малышка не верила и продолжала лепетать про «чолного дядю». С тех пор, приходя к отцу, девочка первым делом бежала посмотреть на своего «чолного длуга». По рассказам Вири у «длуга» были огромные кожистые крылья и золотисто-алая – точно лепестки инэгуйских роз – чешуя. Сестры веселились, мама ласково улыбалась маленькой выдумщице, и только отец как-то странно хмурился и подробно расспрашивал дочурку, что делает обсидиановый друг, что его окружает. Виряа описывала черные скалы и дворцы с куполообразными крышами, чернокрылых чешуйчатых людей, удивительные колючие растения…

Когда девочке исполнилось семь, отец, к недовольству родичей, подарил малышке фамильное зеркало.

– Береги его! – наказал покшат дочери. – Никуда не носи и играй очень осторожно. Если разобьешь – твоего папу будут сильно ругать. Но я не хочу разлучать тебя с другом. Пусть живет в твоем шкафчике.

С тех пор Виряа могла целыми часами сидеть возле зеркала, наблюдая за неведомым существом. Про себя девочка звала его змеем-инэгуем. Конечно, он не походил на жутковатых, похожих на уродливых нетопырей, зубастых тварей, которыми украшали книжки. Но, если верить легендам о покровительнице их рода, леди Инэгуй как раз была подобна прекрасной женщине, пусть темнокожей, чешуйчатой и крылатой.

Ради отца, по прежнему интересующемуся ее видениям, Виряа начала рисовать. Правда, матери и старшей даме, тетушке Околь, не нравилось, что покшат потакает фантазиям дочери – они ведь отвлекали девочку от учебы, хозяйства и нормальных игр. Но покшат Гуиидь о таких мелочах не беспокоился, и Виря под его покровительством росла девочкой не от мира сего.