Фундамент дома, кстати сказать, вот этого…

Рапакиви– роговообманковый порфировидный гранит с овоидальными вкрапленниками красного или серого ортоклаза и микроклина, окружёнными олигоклазовыми каёмками.

Этот «финский камень» добывали и добывают в России возле «исконно русского» города Выборга… Viipuri, что означает – святая крепость.

Как-то Василий, который жил где-то на первом этаже, притащил на санках за несколько раз несколько плит этого камня – «вот, на памятники, всем хватит…» – он на кладбище работал словорубом… – дословное описание его таланта: рубить в камне буквы, составляющие простые, ясные слова… связанные со смертью и памятью… иногда он сам и придумывал эти слова.

Первая плита легла на могилу Ванды.

Елизавета Карповна никогда даже не пыталась искать, где похоронена Ванда, но ей прислали письмо, примерно такого же содержания как и про папу, что вот, дескать, виноваты тогдашние сотрудники нашего ведомства, что можно компенсацию как незаконно уволенной и что похоронена она на кладбище возле города Кокчетава…

Елизавета Карповна поехала туда… Вот уж никогда не думала вернуться в эти края… Развалины, пыль… а дальше камни… степь… травы пахучие… Ничего не осталось от целого посёлка…

Обошла кладбище… обошла то, что было кладбищем, обошла то, что могло бы быть кладбищем… какие-то столбики… железяки покорёженные… ни крестов, ни надписей, ни могил…

Ничего.

Тогда она просто опустилась на колени посреди дороги, положила ладони на землю и сжала их… Вот то, что осталось в руках и похоронила потом возле дома, а на гранитной плите, закрывшей это место, Василий вырубил…

«Как детская слеза чиста твоя душа

Ты здесь, ты с нами

навсегда»

Незадолго до ареста Ванда сказала дочери, что если произойдёт так, что она уйдёт и не вернётся, то надо будет сразу же уехать к тёте Мусе, но об этом никто не должен знать. А Еля спросила: «Куда ты уйдёшь?» Мама посмотрела на неё пристально, хотела что-то сказать, но вместо этого нежно поцеловала и вышла из комнаты… Стало темно… затихли мамины шаги и вдруг Елечка как бы увидела, что она как будто в каком-то как бы маленьком цирке и откуда-то сверху, но не очень далеко, смотрит на арену, а там, на арене, женщина в платье, какие уже давно не носят. Женщина махала рукой и приветливо улыбалась. Она не была похожа на мамину подругу тётю Мусю, но Еля знала, что это она и это то место где ей не будет страшно.

Еля всё сделала, как велела мама: утром, после ареста, пока все ещё спали после ночных волнений, она незаметно, как ей казалось, вышла из дома и без каких-либо приключений доехала до Питера, села на трамвай, пришла к двери… почему-то не стала звонить, а обернулась… по лестнице медленно поднималась пожилая женщина с литровым молочным бидончиком в руке… женщина подняла голову, идёт медленно, но не остановилась, а когда поравнялась с Елей очень тихо прошептала, прямо в ухо: «Всех увезли, возвращайся. Я не могу тебя приютить, боюсь соседей – и тебя, и меня заберут… революционэры». Еля молча развернулась и отправилась домой. В пригородном поезде, когда прислонилась головой к окну и закрыла глаза, она снова оказалась в том месте и женщина снова помахала ей рукой и снова… улыбнулась. Еля хотела сказать, что та обманула её, но в это же мгновение поняла, женщина на самом деле прощалась… вот она улыбнулась и исчезла, растворилась в светлом пятне арены. Очень странно: мама, папа, все лучшие друзья – революционеры, папу арестовали – революционеры, папу, маму и тётю Мусю увели революционеры, а самый громкий и радостный праздник – праздник Октябрьской Революции, которую сделали эти самые революционеры. Еле 13 лет, как понять всё это?