Авдотья заметила процессию, когда та уже переходила плотину. Она заохала и кинулась накрывать на стол, догадавшись о причине такого гулевания. Детей дома не было, они лепили и обжигали кирпичи на задворках участка.

– Дуня, принимай дорогих гостей, – прокричал с порога Дмитрий, – мельница наша, а посему, гуляем. Садись, братва. Кузя, наливай, дорогой мой человек.

Кузьма со всего размаха махнул четверть на середину стола, едва не разбив её и не улетев под стол от приданной инерции хилому телу, но вовремя подхваченный Пановым, попал точно на скамейку.

– Спасибо, Вася, в-в-ввек не забуду, – заикаясь, пролепетал уже изрядно пьяный Кузьма, – наливай, туды-растуды, её корешка. Митрий, запевай.

– Когда б имел златые горы и реки полные вина, – густым басом затянул Дмитрий.

– Все отдал бы за ласки взоры, что б ты владела мной одна, – подхватили Кузьма с Василием, и песня покатилась вдоль улицы, заставляя прислушиваться не только случайных прохожих, но и бегающих вдоль села собак, сбивая их с намеченного ритма.

Когда Мишка с Семёном вернулись домой, там уже стоял дым коромыслом в прямом и переносном смысле. В сизых слоях стелящегося по кухне дыма, сидели три пьяных мужика и что-то друг другу пытались доказать, причём говоря одновременно и, как ни странно, все отлично понимая. Семка проскользнул в другую комнату, а Мишка взял с печки книжку и ушёл на сеновал. Обмывка мельницы закончилась уже глубокой ночью. Кузьму унесли домой сыновья, а Василия положили вместе с Дмитрием на полу. Так они и спали до утра, довольные сами собой и друг другом.

Проснулись они от треска поленьев в печи. Дуня возилась за столом, меся тесто для пирогов. Она искоса посмотрела на очнувшихся мужиков и только усерднее заработала руками.

– Ну, сват, спасибо за угощение, – просипел Василий, разглядывая заплывшими глазами Дмитрия.

– Щас полечимся, – поднялся Дмитрий, – Дуня, сообрази нам по-маленькой, Василия Ильича поправить надо.

– Вон возьми под шестком, – не отвлекаясь от теста, недовольно проговорила Авдотья.

Дмитрий, погремев чугунами, вытащил бутылку водки, достал стаканы и налил себе и Панову по половине.

– Давай, Вася, помянем вчерашнее беспутство.

Друзья выпили и долго морщились, пока целебный эликсир не растёкся по их больному организму блаженным теплом и не просветлил затуманенные головы.

– Вот теперь и жить можно, – произнёс Василий, – все, Митя, мне пора. А ты давай мельницу обихаживай. Этот Новик её в хлам превратил, мясоед недоделанный. Пока.

Дмитрий остался сидеть один. Он налил себе ещё немного вина, выпил и задымил папиросой. Авдотья к тому времени уже сажала пироги в готовую печь, предварительно разбив кочергой угли. Она уже отдоила коров, управилась и с остальной скотиной. Мишка с Семёном уехали за очередной партией глины.

– Митя, ты слышал, что сельсоветские удумала? – спросила Авдотья.

– Что они могут удумать, у них нет ни пса, одни лозунги, – ответил Дмитрий.

– Хотят отвести всю землю за рекой, а на днях обещали трактор пригнать. Вся голытьба ночью в сельсовете заседала.

– А ты откуда знаешь?

– Миша гулять ходил. Баял, что Фёдор Рогозин агитацию проводил. Статью какую-то читал об…, – Авдотья задумалась, вспоминая слова сына, – укреплении деревни и какой-то смычке с городом.

– Пусть укрепляют, а у нас свои заботы, – вставая, сказал Дмитрий, – я к Новикову, надо за мельницу заплатить и бумаги написать.

3

В селе к тому времени уже оттопили печи. Холодный туман висел над речкой как вата на новогодней ёлке. По шаткому мосту устало шагал парень в короткой кавалерийской шинели и кожаной кепке, чудом висящей на затылке. Дойдя до окраины села, он свернул в огороды и напрямую, петляя между грядок и перелезая через плетни, подошёл к крытому соломой двору покосившейся избёнки. Не сбавляя хода, он пинком открыл калитку и вошёл в дом, по пути чуть не сбив старушку, пристраивающую ведро под козу.