Кроме Зенкиной Саше накидали другие дела, разгрузив остальных следователей, в том числе скучнейшее дело о нарушении правил техники безопасности на производстве, прочитать которое он даже не мог себя заставить. Времени катастрофически на все не хватало, рабочий день становился все длиннее, а успевал Саша все меньше.

      Дней через пять после выезда на труп Зенкиной на планерке прокурор попросил Сашу показать ему написанный им осмотр. Саша по девчачьи заалел щеками и, глядя в пол, сказал, что осмотр им еще недооформлен.

– Ничего, принесите, я посмотрю, что вы там написали, потом дооформите, – прокурор сделал вид, что не заметил смущения своего следователя.

И после планерки Саша отдал ему семь неровных от высохшей воды листочков, исписанных мелким некрасивым почерком, местами прерывающийся, так как ручка плохо писала на влажной бумаге, с множественными помарками и исправлениями, дописками между строк скатывающихся книзу страницы. Причем, на каждой странице наклон строчек вниз становился все очевиднее.

Протокол прокурор вернул ему в тот же день вечером:

– Молодец, но нужно все переписать, – и прокурор долго и подробно объяснял ему свои правки в его протоколе, сделанные, как в школе, красной пастой. Саше очень хотелось ему возразить, и объяснить, что вот в этом месте он написал так, потому что считал нужным обратить внимание именно на эту деталь, а этот недостаток он сам уже заметил и даже исправил, но слово ему никто не давал. Да он и сам понимал, что он не на студенческой паре с профессором, где он мог свободно высказать свое мнение и даже отстаивать его, а в прокуратуре, где он обязан соблюдать субординацию.

Оставалось только зыркать из-под слегка длинноватой обесцвеченной челки, чувствуя как жар заливает не только щеки, но и кончики ушей, потому как по словам прокурора получалось, что Саша какой-то уж совсем дурачок и неумеха, а ведь это было совсем не так.

Он был лучшим на своем курсе. Саша закончил три курса института, учился настолько легко и успешно, что не понимал, зачем он, собственно, теряет в нем свое дагоценное время. Ему так хотелось настоящей работы, что он даже убедил папу, который, задействовав свои многочисленные знакомства, порядке исключения устроил Сашу в эту не самую отдаленную Акшинскую районную прокуратуру.

Первые несколько дней Саша периодически доставал свое первое удостоверение, с тайной гордостью рассматривал свое удачное фото в галстуке и подписи под ним. Правда, потом делать это стало некогда.

– И, Александр, – прокурор глянул через толстые линзы на насупленного работника, – замените ручку на гелиевую с черной пастой, и если составляете протокол от руки пишите на писчей бумаге, не распечатывайте бланки на компьютере, берите типографские.

В кабинете Саша с раздражением кинул протокол на стол, листы соскользнули, часть их упала под стол соседа по кабинету. Игорь нагнулся, поднял из-под ног листы, пробежал глазами:

– Да ты не умеешь протоколы писать, – самодовольно ухмыльнулся он, – давай, я тебе свой образец дам. У меня еще со школы милиции остался, я всегда по нему пишу.

Не ожидая Сашиного согласия, Игорь протянул ему дискету:

– На, я тебе сбросил.

И вот теперь в душной пустой конторе в неровном казенном свете люминесцентной лампы Саша, преодолевая себя и сон, вернулся к этому несчастному протоколу. Открыл файл, сброшенный ему Игорем, стал набирать текст. Протокол Игоря показался ему подозрительно коротким. В полпервого ночи Саша вытащил из стрекочущего принтера два листа протокола, прочитал начало, поморщился, текст ему не нравился. "Какой-то кастрированный", – подумал Саша, но ему так хотелось спать…