– Ну, чего теперь скажете, уважаемая Мирра Евсеевна? Наш орел, понимаете ли, опять, где ему и положено, – потом возвысил голос и гаркнул: – Горько!

– Горько! – единым духом подхватила свадьба.

– Целуйтесь! – поощрительно кричали сестры Вера, Надежда и Любовь и мать их Софья. Она еще и добавила:

– Теперь-то уж нечего крылом закрываться, целуйся, парень, и пей до дна.

– Пей до дна! Пей до дна! – одобрительно, со смехом слагали мы единую мысль. И мы все радовались счастью Адолии, которая сильно раскраснелась и старалась ловчее поцеловать своего Англичанина, чтоб его клюв не очень глубоко залезал ей в рот, а только чтоб губками, своими девственными губками. Стоп. Знак. Проезда нет! (А кто знает? Кто видел ночью? Не спускался ли в дыру вслед за Адолией наш иностранный орел? Так ли он уж стар? Много вопросов, да мало мы еще знаем о разрешительных возможностях Интернета. А ведь мы стоим только на пороге ХХI века. Какие сокрушительные открытия нас еще ожидают, особенно ежели дать себе труд прийти в изумление от содержания оных). Нос у птицы был высоко поднят. Глаза сияли. И причина тому не водка. Искать надо праздничней. Жизнь она не пена для бритья, не краска для скамейки…

И никто не замечал, как подступает новый вечер, и окутанная любовной страстью, Адолия зашептала:

– Милый, а не пойти ли нам немножко шпацирен и посмотреть на нашу дыру?

– Sorry, – повторял жених, опрокидывая в себя новый стакан водки.

– Я полечу туда на крыльях страсти, – повысила голос Адолия. – А ты опять брось меня в нашу дыру. Я этого так хочу. Изумительно желаю.

– Ну, брось, ну, брось, жалеть не стану… – запел тоненьким голоском мусорный мужичонка Шурик.

– Интересное, понимаете ли, предложение поступило от невесты, – оживился тамада Василь Васильевич и, повернувшись в определенном направлении, спросил. – А вы как считаете, Мирра Евсеевна?

– Я?

– Да, именно вы, уважаемая Мирра Евсеевна.

– Я старая женщина и в смысле свадьбы не могу компетентно судить, тем более как свадьба у нас международная.

– Именно что международная. И необходимо осмотреть окрестности Сажино и нашу, понимаете ли, знаменитую дыру.

И тут странным образом во дворе Куравлевых запел петух.

Наступила осень. Дни стали короче.

– Да что еще? – несколько раздраженно спросила Лолита. И вдруг ее голос дрогнул. – Что вы сказали?! Повторите… Когда это случилось? Два часа назад? Чего ж вы медлили?! Почему я только сейчас это узнаю? Мне совершенно не интересно, занимаются ли спецслужбы… Что-то в трубке гудит. Нас подслушивают? Скажите, что я их посылаю, знаете, куда… А, догадываетесь… и правительство Москвы туда же… Что это за правительство, которое у себя под носом допускает… Лучше я себе сошью рубаху из холста и уйду в монастырь. Пальцем не пошевельну, а вы убивайте, режьте, зверствуйте.. А я буду молиться за грехи в келье без окон. Не достучитесь до меня… Боже мой, убили Гришу! Радуйтесь, зарезали овцу… Я немедленно выезжаю. До моего прихода ничего не трогать, не прикасаться! – И она бросила трубку. Широким шагом пошла на кухню, где полковник Дон Хуан де Сантис уже поставил кабачки в микроволновую печку.

Обессиленная, она молча упала в кресло и сразу же закурила.

– Что случилось? – спросил полковник.

На деревьях в саду соответственно с календарем покраснели яблоки, пожелтели листья. Яблоки падали в траву. Никто не пробовал их собирать.

И мы, все, кто сидел за свадебным столом, чувствовали запах приближающейся зимы, как собаки или медведи чувствовали, и все эти наши чувства, закономерные и тревожные, вынес в своем заикании Гриша Балкин: