– Эй, а всё же… что за забава?

– Да незамужних в плуг впрягают, и в пруд гонят, а народ вокруг гогочет. Это вроде как весь год пахаря искала, который бы борозду провёл, да не нашла. А воду вспахать нельзя, так что давай, милая, старайся.

Родрик слегка смешался.

– М-м… ну, хочешь, я им скажу… – Он замолчал.

Эирлис на ходу обернулась, сверкнув искорками глаз.

– Что скажешь? Да ладно тебе. Это весело. Вчера Сворн тащила, сегодня – я. – Она беззаботно тряхнула волосами. – Жаль только, платье всё опять измочалят. А у меня нет больше.

– Я тебе новое куплю, – решительно заявил Родрик.

– Вот так да! – развеселилась Эирлис. – Богач, что ли? Ну, купи! – И помчалась вниз по склону. – Давай быстрее!

*      *      *

Ворота Кадвана были распахнуты настежь, а чуть левее, на обширном лугу, среди каких-то столбов с ленточками и телег, пьяно хохоча, толпился народ. Две группы музыкантов по обе стороны луга дудели в шевреты и били в барабаны, словно стараясь заглушить друг друга. К стенам селения лепились строения: то ли склады, то ли что-то подобное; весь луг был заставлен великим множеством палаток: с бочками, из которых веселыми струйками тёк эль, жаровнями, над которыми вились аппетитно пахнущие дымки.

Родрик поразился: почти все были в масках: красных, синих, зелёных, скрывавших лица до половины или целиком, некоторые в плащах с капюшонами, таких, что даже не разобрать – мужчина или женщина.

– Зачем это? – спросил он, вернее, крикнул, ибо шум стоял такой, что закладывало уши.

Эирлис обернулась, и он, поясняя, рукой прикрыл пол-лица.

– Так не каждый хочет, чтоб его узнали! – весело откликнулась девушка. – Меч зачем взял? Не надо уже! Весна!

Родрик промычал что-то невразумительное, но Эирлис не слушала. Её позвали, и она, махнув рукой, резво свернула в сторону, затерявшись в толпе и оставив Родрика одного. Впрочем, не совсем одного: его пихали со всех сторон, кричали в уши, дергали за руки, а он стоял, открыв рот.

На небольшом открытом пространстве сражались двое, вернее, четверо: девушка, сидящая на плечах парня и парень верхом на девушке. Или не сражались (Родрик только покачал головой, изумившись такой странной игре): нижние пытались поцеловаться, и тогда верхние что есть силы толкались руками и ногами, мешая им, и то же самое делали нижние, когда наездники стремились сблизиться. Народ вокруг хохотал, держась за животы, и нестройными воплями подбадривал участников.

Кто-то сунул Родрику в руку большую кружку, и он не глядя отхлебнул, почувствовав незабываемый привкус того самого туйона. Н-да, весело.

Те четверо под всеобщее ликование повалились на землю, образовав кучу-малу, кто-то принялся зазывать новых желающих, и Родрик побрёл дальше. «Пир во время чумы, не иначе». Народ то ли радовался жизни, то ли стремился надраться, чтобы забыть о прошедшей ночи. Темнело на глазах; там и сям зажигались костры, и целые снопы искр вздымались в небо.

Здесь танцевали: под неистовые завывания трехструнных ребеков все кружились и прыгали, высоко вздёргивая ноги; неподалёку образовался «ручеёк»: кавалер, пробегая под тоннелем из соединённых рук, выхватывал понравившуюся даму, и они становились впереди; тот, кто остался без пары, сам нырял в тоннель.

Полог большой палатки рядом распахнулся, лизнув Родрика языком красноватого света и выдохнув мешанину горячих запахов жареного мяса, пива, чеснока и тимьяна. Родрик с унылой безнадёжностью пошарил в карманах и, мысленно вздохнув, уже собрался было идти дальше, но тут на его плечо легла рука. Родрик непроизвольно дёрнулся, потянувшись к рукояти меча, и рука дрогнула, хотя и не убралась.