Все ждали, что скажет или предпримет Махакайя, известный уже своим ярким умом.

Но тому пока ничего не приходило в голову.

Шаоми тоже посмотрел на ястреба.

– О, я хочу его нарисовать.

– Хорошо, – сказал Махакайя, – я испрошу для вас дозволения. Но, наверное, это не вся плата?

Шаоми тут же кивнул.

– Разумеется.

– Сколько вы хотите?

Шаоми сделал отстраняющий жест и ответил брезгливо:

– Нисколько. Мне ничего не надо. – Он сглотнул и быстро добавил: – Только одно: вы возьмете меня в Ситянь, Чжуго, Чжутянь[141]. Я давно об этом мечтал.

В воздухе снова просвистели крылья ястреба.

Махакайя, помолчав, ответил:

– Но путь туда запрещен.

– Я готов ждать, когда будет получено разрешение. Ведь вы, как и Фа-сянь, напишете свои записки. Но они будут с моими рисунками.

– Я еще не видел ни одной вашей работы.

Шаоми покачал головой.

– Слава обо мне полнит дома всех жителей Танской земли.

На самом деле почти никто и не знал такого художника. На следующий день он принес пару своих свитков.

А пока, простившись с ним, Махакайя вернулся к себе и с жадностью набросился на записки Фа-сяня.

Путешествие его было головокружительно.

Прежде всего надо отдать должное его годам: в путь монах выступил, когда ему перевалило за шестьдесят. Впятером монахи пересекли Песчаную Реку, пустыню, полную горячих ветров и злых духов. Через Луковые горы[142] они вышли в Индию в верховья Инда. И там они провели сезон дождей в дхьяне и постижении учения Татхагаты. Затем вошли в Гандхару, одолели Малые Снежные горы, в которых простудился один монах и, сказав, что ему долее не жить и надо его оставить, чтобы всем не пропасть, вскоре умер. И Фа-сянь скорбно восклицал: «Не сбудутся замыслы Хуй-цзина! Как же так!» А трое монахов решили вернуться. Фа-сянь с другим переправились через Инд. Потом через Гангу. И видели ступы, статуи, монастыри. Видели ту самую веточку Татхагаты, которую он, разжевав, воткнул в землю, и она разрослась в великую иву. Брахманы-иноверцы ее порубили, а она снова выросла – великая, мощная.

Далее вышли к вихаре Джетавана и погрузились в размышления.

Читая это место, Махакайя как бы замер, впитывая с благоговением строки: «В прежние времена Почитаемый в Мире прожил здесь двадцать пять лет. Мы же сами, к несчастью, рождены в окраинной стране. Вместе мы отправились в странствия. Кто-то вернулся назад, иные погибли в пути, не достигнув вечной жизни. И наконец сегодня видим опустевшее место, где жил Будда».