Авира, которая раньше выступала как олицетворение веры и смирения, оказалась в центре яркого гудения подозрений. Её поразительный контраст с тем, как она выглядела в глазах окружающих, бросался в глаза. Теперь она выглядела потерянной, её платочек на голове чуть соскользнул, оголяя седину. Никто из нас не догадывался, что в ней скрывается история, полная отчаяния и ужасных решений.

Доверяя своим церковным товарищам, она приняла решение, что искупление для её души состоит в том, чтобы положить конец страданиям и позору. На ум приходили предположения: что же она сделала?

⠀

Размышления становились всё более гнетущими, когда полиция раскрыла тайну – убийство мужа, который вёл грязную жизнь, поглощая мясо в Великий Пост. Я представил, как внутри неё создавалась тёмная комната, наполненная гневом, искажённым пониманием религии и нежеланием терпеть это.

Запустив целую толпу религиозников в свой дом, Авира привела их в ловушку своего безумия. В её сознании укоренялось убеждение, что она действовала ради спасения их душ. Она наблюдала, как вешают её мужа, и, параллельно читая «Отче наш», падала на колени, словно этот ритуал должен был обелить её руки.

В том моменте я увидел, как вера в божественные силы может привести человека к самым жутким решениям, молчаливой согласии с поступками, которые в обычных обстоятельствах стали бы просто немыслимыми. На лице её мужа навсегда застыло выражение ужаса и немой крик, когда, несмотря на его мольбы, Авира лишь вопила об упокоении души.

В сердце у меня собралось нежелание верить, что такая тихая, но сильная вера может свести человека с ума, сделать его способным на бесчеловечность. Как можно было так расколоть самую суть своей веры, что ты готов лишить жизни близкого человека, полагая, что делаешь это во имя высших сил? Я оглянулся вокруг. Реакции некоторых священников и приходских сестер были похожи на автоматические: они молитвенно сводили руки и бормотали слова о милости и прощении, словно пытались защитить свою душу от реальности произошедшего. Лица их были невыразительными, и казалось, каждый из них боялся осознать, что в их святом круге обитает такая тьма. В глубине груди нарастала вражда.

Я начал понимать, как легко можно поддаться внутреннему терроризму, как меняется восприятие мира. Авира была не единственным таким существом, среди множества людей есть соблазн превратить святость в орудие насилия. Эти мысли оспаривали устоявшиеся представления о добродетели и праведности, подрывали основы, на которых были воздвигнуты мои собственные убеждения. Полиция, озвучившая эти страшные события, вела нас к мысли о том, что в мире, полном противоречий, даже самые неподсудные могут потерять свою человечность.

Я смотрел на Авиру, её осунувшееся лицо, истерзанное внутренними демонстрациями, и появился вопрос, который не давал мне покоя: что делает человека праведным, когда вокруг столько тьмы? Я знал, что это лишь начало длинного пути понимания. Я почувствовал, как моя вера в логику и причинно-следственные связи начинает давать трещины.

Авиру скрутили, а она упала на колени. Седые волосы растрепались, и она в ужасе выкрикивала слова о благословении Господнем. Её руки, обнаженные и дрожащие, сжимали влажную землю, когда она, словно до последнего издыхания, пыталась сохранить свою веру. В её глазах бушевал хаос – в один миг там отражалась ярость, в другой – безграничный страх. Она не могла понять, что её собственные действия обернулись таким бурным отзвуком, совершенно противоположным тому, что она считала своим священным долгом.