Чтобы объяснить некую долю смущения, которая неизбежно будет присутствовать при раскрытии темы «Поэт и женщины», приведу строчки из статьи Ивана Розанова «Моё знакомство с Есениным»: «Дела поэта – это прежде всего стихи его… Я вполне понимаю одного страстного любителя литературы, который избегал знакомства с любимыми им писателями… Пушкин когда-то писал Вяземскому: «…Толпа жадно читает исповеди, записки и т.д., потому что… радуется унижению высокого, слабостям могучего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. «Он мал, как мы, он мерзок, как мы!». Врёте, подлецы: он и мал и мерзок – не так как вы – иначе!»
Я особенно не одобряю тех из пушкинистов, которые с энергией, достойной лучшего применения, изощряются над решением вопросов, с какими женщинами и когда был Пушкин в связи, а потом стараются установить, к какой из женщин какое стихотворение относится…
Каждый писатель немного актёр и, выступая перед публикой, немного гримируется. Таким мы и должны его воспринимать… Три любви, по-моему, двигали и живили его (Есенина – А.Л.): к славе, к стихам и к родине. В жертву этим трём он готов был принести всё остальное: и чувство к женщине, и постоянство в дружбе… В этом замыкании и игнорировании всех других ценностей жизни была главная причина той опустошённости души за последние годы, которая привела его к «Чёрному человеку». (Розанов И. Моё знакомство с Есениным // «Я, Есенин Сергей»: Сборник. – М.: Эксмо. – 2009).
На мой взгляд, узнавая, как поэт «игнорировал все другие ценности жизни» (к которым относились и взаимоотношения с женщинами) ради своей главной миссии быть Поэтом, мы будем в состоянии понять трагедию его личной судьбы. Существует ведическая формула: ЗНАТЬ, чтобы понять; ПОНЯТЬ, чтобы ЛЮБИТЬ! Следуя этой формуле, постараемся доказать: Есенин заслуживает нашей любви!
Как известно, существовали клички-прозвища, которыми наделяли друг друга люди из окружения Есенина. Сергей откликался и на Монаха (так первоначально окрестили односельчане глубоко верующего деда Есенина по отцовской линии, а потом – и всех «ясенят», называли их Монахами и Монашками), и на Понику (в ранней юности Сергей имел привычку ходить с поникшей головой). Мариенгофа в кругу друзей звали Рыжим, Ваней Длинным, Есенин иногда называл его Дурой-Ягодкой. Колобова прозвали Почём-Соль. Позже художник Дид Ладо дал шуточные прозвища имажинистам, подчёркивая их сходство с лошадьми: Есенин – Вятка (Вяточка), Шершеневич – Орловский, Мариенгоф – Гунтер. Художник не только придумал эти клички, но и «карандашом доказывал это сходство».
В «Романе без вранья» Анатолий Мариенгоф пишет: «Наш поезд на Кавказ отходит через час. Есенинский аэроплан отлетает в Кенигсберг через три дня.
– А я тебе, дура-ягодка, стихотворение написал.
– И я тебе, Вяточка.
Есенин читает, вкладывая в тёплые и грустные слова тёплый и грустный голос: