– Вот как ты живёшь, бандит! Грабишь, скрываешься в доме добрых людей, отъедаешь брюхо, покуда всё наше семейство честно трудится, терпит лишения!..

– Молчи, Зелимхан! – схватил его за грудь отец и притянул к себе, пылая лицом. – Ни тебе, ни мне таких денег в жизни не заработать! Разве мало ты сделал для того, чтобы он стал таким, каким ты его сам называешь? Оставь это раз и навсегда!

Зелимхан покраснел и смиренно склонил голову. Тогда отец отпустил его.

– Сколько вы ещё пробудете здесь? – спросил Али-Умара Асхаб.

– До завтрашнего утра, не больше, – сказал абрек. – Вы успеете вернуться.

– Тогда в путь, – встал Асхаб.

– Куда мы? – спросил Мансур.

– А сам как думаешь? – ухмыльнулся Салман. – Поедем узнавать у людей о Хас-Магомеде.

– Да, – подтвердил Асхаб и вышел из сакли, а следом за ним и сыновья.

Объехав окрестные аулы и расспросив селян, Асхаб с сыновьями вернулся в Хал-Келой на восходе солнца. Подъехав к сакле Беслана, он застал Али-Умара и его джигитов уже в сёдлах. Хас-Магомед стоял на крыльце в черкеске, в полном вооружении. Он был готов уже сесть на своего чёрного кабардинца, но когда на горизонте показались отец с братьями, повременил. Асхаб приблизился к крыльцу, сошёл с коня и, подойдя к сыну, промолвил:

– Я узнал о тебе всё, что хотел, – строго начал отец, но на самом деле он говорил так не от суровости, а от усталости. – Пусть я и не одобряю то ремесло, которым ты кормишься, однако горжусь тем, что когда ты уходил из дома, то был мальчишкой, а сейчас, хоть и прошло мало времени, ты – мужчина.

Скрепя сердце, Хас-Магомед сказал:

– Мы оба не привыкли к тому, чтобы показывать свои чувства, но ты открылся передо мной. Теперь и я хочу. Скажу прямо – не было ни дня, чтобы я не пожалел о том, что ушёл тогда из дома.

– Почему же не вернулся? Ты боялся меня?

Губы Хас-Магомеда задрожали то ли от улыбки, то ли от испепеляющей душу горечи. Он плакал лишь в далёком детстве, но сейчас слёзы лились сами собой от нестерпимой боли и вместе с нею радости.

– Потому что хотел сохранить твёрдость. Хотел быть похожим на тебя.

– Хас-Магомед, – понизил голос Асхаб.

– Да, отец? – сын быстро смахнул солёные капли с лица. Отец не должен был видеть его таким.

Вздохнув, Асхаб приблизился к сыну, окинув его таким странным взглядом, в котором уживались как-то и сочувствие, и осуждение.

– То, что мы пережили с матерью после твоего ухода, не сравнится ни с какой раной, которую ты мог получить в своих странствиях.

– Но я лишь хотел…

– Молчи, – оборвал его отец.

В тот миг они смотрели друг на друга почти враждебно.

– Всё, что ты хотел мне доказать, ты доказал, – продолжал Асхаб. – В этих краях никто не подвергнет сомнению твою удаль. Но пришло время вернуться домой. Женись, обзаведись семьёй. Ради меня, ради матери и ради Аллаха.

С этими словами он обнял сына, и глаза их потеплели.

– Позволь мне переговорить с Али-Умаром. Пусть он и не отец мне, но мы стали очень близки, – попросил Хас-Магомед.

– Хорошо, – ответил Асхаб.

Случайно расслышав часть их разговора, Али-Умар спешился. Он и Хас-Магомед приблизились друг к другу.

– Али-Умар, – обратился к нему Хас-Магомед. – Отец просит меня оставить абречество, вернуться домой и построить семью. Я не знаю, как мне поступить.

Али-Умар посмотрел на воспитанника весёленьким взглядом, положил руку ему на плечо и коротко ответил:

– Довольство Аллаха в довольстве родителей.

– Тогда я поеду.

– Поезжай.

Они сердечно простились, крепко обнявшись.

Через два месяца до Хас-Магомеда дошли вести о том, что Али-Умар, потеряв большую часть своего отряда, ушёл в лес, а затем был окружён русскими близ родного ему села Шали и застрелен в ходе непродолжительного боя.