Она подошла и потянула на себя перекошенную дверь. Та со скрипом поддалась. В сарае было темно и тесно, слегка пахло землей и пылью. Пара молотков и кирка были сложены в кучу вместе с какими-то ящиками. В углу у самой двери стояла тонкая обструганная каштановая палка. Вендела сразу ее узнала.

Пастушеский хлыст.

Это был ее хлыст. Когда она начала пасти коров, отец вырезал его из ветви каштана и подарил ей.

Хлыст был чистый и блестящий, как будто им все время кто-то пользовался.

Сонное жужжание разбуженных весенним солнцем мух над тропинкой, спокойные вздохи ветра в листве… Вендела поднимает палку и подгоняет коров:

– Да шевелитесь же!

Она босиком, в белом платьице. Удар что есть силы хлыстом по ляжке – шмяк! Если взять чуть вперед, ближе к брюху, – шмок!

Ритмические, сильные удары разносятся далеко по лугу. Наверняка их слышно и на хуторе, где она живет с Генри и Инвалидом. Коровы почти не обращают на нее внимания. За ними неуклонно, рывками, следует рой синих с металлическим отливом мух.

– Пошли, пошли, пошли…

Колокольчики ритмически позвякивают в такт неторопливой коровьей походке. Очень жарко, палка тяжелая. Ей только девять, она вспотела, платье прилипает к телу, волосы то и дело спадают на лоб… Она сморкается в траву и опять поднимает палку:

– Пошли, пошли…

Когда ей исполнилось восемь, ей было поручено отгонять коров на выгон и пригонять обратно. Это настоящая работа, хотя никто за нее не платил – у Генри не было денег даже на оплату счетов за электричество, хотя проводку на хутор давно уже сделали.

Единственное вознаграждение – отец разрешил ей назвать коров по своему усмотрению, и она дала им вот такие имена: Роза, Роза и Роза.

Отец очень смеялся:

– Можно было просто их пронумеровать!

Для него имена неважны – он пометил коров надрезами на ухе. Так что все кругом знают – это коровы Генри. Но имена, которые Вендела дала коровам, так и остались – отец сказал, что это забавно. Ни у кого нет таких коров. Роза, Роза и Роза.

А Венделе вовсе не было забавно. Не все ли равно, как их зовут, – она не видела между ними никакой разницы. Для нее это были три бурых чучела, три враждебных чудовища, которых она должна была гонять с хутора на пастбище и обратно, а потом доить. Это была ее ежедневная обязанность с начала весны. В апреле Генри выгонял коров во двор и давал каждой обмакнутую в смолу селедку – старинная традиция. В первый день выпаса коровы должны съесть смоляную селедку. Потом ими занималась Вендела.

Хлыст гладкий, тонкий и гибкий. Она прекрасно помнит, как Генри снимал с него кору и обстругивал.

– Будешь направлять им коров, – сказал он. – Иди сзади и слегка пошлепывай, чтобы шли, куда надо.

Коровы были огромными, как скалы. Вендела поначалу осторожно пошлепывала их по бокам – боялась, что коровы разозлятся и забодают ее. Но коровы никак не реагировали, она для них словно бы и не существовала. Так что она хлестала их все сильнее и сильнее, а через месяц уже колотила что было силы.

Это стало привычкой – колотить коров. У Розы, Розы и Розы была толстая бурая, с белыми пятнами шкура. Иногда Венделе хотелось хлестнуть корову до крови, но важнее всего ей было, чтобы они ее боялись. Но три Розы никуда не торопились, шли и шли себе, покачивая огромными головами и не обращая внимания на свистящий хлыст. Иногда, после особенно удачного удара, какая-нибудь из Роз пробегала несколько шагов трусцой. Колокольчик на мгновение сбивался с ритма, а потом все шло своим чередом.

Этот медленный, неторопливый шаг, качающиеся головы, темные равнодушные глаза с длинными белесыми ресницами – все это стало как бы символом ежедневной, никогда не прекращающейся борьбы. Три Розы словно хотели доказать ей, что она для них никто, но они ошибались. Она им докажет!