Я припарковала джип между полицейскими автомобилями. Прицепила удостоверение к лацкану. Мы прошли по дорожке к дому, и никто нас не остановил. Тишина перед дверью дома была почти зловещей. Я много выезжала на места убийств, но никогда там не было так тихо. Не слышался треск полицейских раций, не сновали люди. На месте преступления всегда кишит народ: полицейские в штатском, в форме, техники, фотографы, видеооператоры, труповозка, ожидающая своей очереди. А сейчас мы стояли на свежевыметенной террасе и слышали только голоса лягушек. Эти высокие пищащие звуки странно аккомпанировали миганию огней полицейских машин.

– Мы чего-то ждем? – спросил Ларри.

– Нет, – ответила я и позвонила в колокольчик. Звук густым звоном пошел из глубины дома. Яростно залаяла изнутри маленькая собачка. Дверь открылась. За ней стояла женщина, обрамленная светом из холла. Был виден только ее силуэт. Полицейские мигалки заиграли на ее лице, окрашивая его неоновыми вспышками. Женщина была примерно моего роста, с темными волосами, то ли от природы курчавыми, то ли по-настоящему хорошо завитыми. Но она ухаживала за ними лучше, чем я, и они аккуратно обрамляли ее лицо. Мои же торчали как хотели. Она была одета в блузку навыпуск с длинными рукавами и в джинсы. Ей было на вид лет семнадцать, но я этому не поверила. Я ведь тоже выгляжу моложе своих лет. Да и Ларри тоже. Просто из-за низкорослости, может быть?

– Вы не из полиции штата, – сказала она, вполне в этом уверенная.

– Я из Региональной Группы Расследования Противоестественных Событий, – сказала я. – Анита Блейк. Это мой коллега, Ларри Киркланд.

Ларри кивнул с улыбкой.

Женщина отодвинулась от двери, и свет из коридора упал на ее лицо. Это добавило к ее возрасту лет пять, но счастливых лет. Я даже не сразу поняла, что у нее на лице очень мало косметики.

– Заходите, прошу вас, мисс Блейк. Мой муж, Дэвид, ждет вас возле тела. – Она встряхнула головой. – Это ужасно.

Перед тем как закрыть дверь, она еще раз всмотрелась в цветную темноту.

– Дэвид же велел ему выключить мигалку. Не надо, чтобы каждый на много миль вокруг знал, что здесь случилось.

– Как вас зовут? – спросила я.

Она чуть покраснела.

– Простите, обычно я не такая рассеянная. Я Бет Сент-Джон. Мой муж – здешний шериф. Я там с родителями. – Она показала кивком на двойные двери рядом с главным входом.

Мы стояли в передней, где потолок парил под самой крышей, как будто архитектор отрезал кусок от комнаты наверху. Свет из хрустальной люстры под потолком лился на нас и выхватывал квадрат из темной комнаты справа. Там виднелся отблеск полированного обеденного стола.

Коридор вел прямо к дальней двери, открывавшейся, наверное, на кухню. Вдоль стены с двойной дверью шла лестница. Перила были белые, ковер – светло-синий, обои белые, с мелкими синими цветочками и еще более мелкими листиками. Дом был открыт и просторен, светел и гостеприимен – и невероятно тих. Если найти кусочек непокрытого ковром пола и уронить булавку, слышно будет, как она упадет и запрыгает.

Бет Сент-Джон повела нас по бело-голубой лестнице. В центре коридора справа висели фамильные портреты. Первой была улыбающаяся пара, та же улыбающаяся пара и улыбающийся младенец, улыбающаяся пара и один улыбающийся младенец, один плачущий младенец. Я шла по коридору, и мимо меня шли года. Младенцы вырастали в детей, в мальчика и девочку. На фотографиях появился крошечный черный пудель. Девочка была старше, но всего на год. Родители старели, но их это не огорчало. Девочка и родители улыбались, мальчик иногда улыбался, иногда нет. Улыбался он больше на другой стене, где объектив поймал его загорелого и с рыбой в руках или с мокрой спиной только что из бассейна. Девочка улыбалась всегда. Я подумала, кто же из них погиб.