Нелли с многообещающей улыбкой смотрела на Шестова. Он перехватил ее взгляд и состроил жалостливую мину, показывая, как ему надоел звонивший, и как ему хочется вернуться к ней.

Наконец, Шестов отключил телефон и, вызвав секретаршу, попросил приготовить для гостьи пакет со сдобой.

«Ах, как славно! – мысленно восхитилась Нелли. – Вечерком буду смотреть телевизор и пить чай с этими восхитительными булочками и крендельками…»

– Не думала, что вы такой жестокий, – игриво заметила она. – После нашего чаепития мне и так придется неделю сидеть на диете.

– Вы не правы. Ваша фигура не нуждается в подобных инквизиторских мерах. Поверьте мне, как мужчине.

Проходя мимо Петра Федоровича, который чуть посторонился, пропуская ее, Нелли безошибочно определила высоту его желания и глянула на диван.

«И зачем идти смотреть эту дуру-печь, лучше бы сразу залечь», – пролетела шаловливая мысль.

Они пошли по коридору, продолжая обмениваться любезностями.

– Я рад, что вы, Неллечка, согласились… – начинал Шестов.

– Ах, ну это же так естественно! – восклицала в ответ Нелли. – Вы создаете вечные ценности, а наш журнал пишет о них…

– Вот она, – остановился он перед дверью с небольшим смотровым окошком. – Моя чудо-печь.

Шестов открыл дверцу и вошел. Нелли, вытянув шею, заглянула в нутро печи, которое оказалось похожей на небольшую комнату, но войти не решалась.

− Не бойтесь! Входите! Она сейчас тихая. Холодная. Грустная. А вот когда разойдется! Раскалится! Тогда не тронь красавицу!

Мутыхляева осторожно вошла.

− Простите, − торопливо бросил Шестов, доставая затрезвонивший мобильный.

Звонок, принесший неприятные известия, мгновенно отрезвил его, и журналистка с пунцовыми пятнами на щеках и мутными разбегающимися глазами, которые она пыталась стянуть в одну точку, чтобы выглядеть совершенно трезвой, стала ему почти отвратительна.

«Ведь не девочка, а туда же! А что предъявишь? Жирные складки и обвисшие прелести. Так на это я и дома вдосталь нагляделся».

Петр Федорович, не прерывая разговора по телефону, жестом предложил Нелли выйти из печи. Она кивнула.

«А мне в редакции секретарша нашего главного все ныла: «Не ходи к Шестову, лучше иди на слет отставников, там точно кого-нибудь отхватишь. О Шестове говорят, будто он только на девочек молоденьких падок». А вот сейчас мы с ним еще по рюмочке и!.. Да когда же он перестанет болтать?! Женщина ждет, а он: бля-бля-бля…»

Вместо того чтобы последовать за Петром Федоровичем, Нелли вошла в образ несколько дотошной, но очень умной и беспристрастной журналистки и принялась осматривать печь.

Петр Федорович позабыл о Мутыхляевой. Необходимо было разрешить неожиданно возникшую проблему, которая приближалась неотвратимо, как цунами, и Шестов принялся звонить людям, имеющим в своем распоряжении невидимые рычаги. Они приводят их в действие, и проблема, грозившая раздавить тебя, исчезает на глазах.

Когда Петр Федорович вспомнил о Нелли то, досадливо поморщившись, решил, что она обиделась на его невнимание и, не попрощавшись, ушла.

– Надо же! Столько времени на нее потратил… – но тут его взгляд упал на сумку журналистки. – Фу! Слава богу!

Он подошел к зеркалу, огладил бороду и, заглянув в приемную, спросил:

– А где же Неллечка?

– Не знаю, – ответила секретарша. – Я думала, что она уже ушла.

– Да нет. У меня в кабинете ее сумка. Странно. А! Наверное, она у пекарей. Решила непосредственно переговорить с людьми. Что ж, хорошо. − Услышав бойкие шаги по коридору, Шестов поправил ворот рубашки.

«Ишь, несется, как скаковая лошадь к финишу», – подумал он и, улыбаясь, устремил взгляд на дверь. Но вместо журналистки увидел своего главного пекаря с трясущимся подбородком.