Я изрядно занимаюсь, хотя до 15/II хлопоты мои административные будут продолжаться. К 15/II все должно кончится и я надеюсь целиком обратиться к своей работе. Получается кое-что интересное – напал на след итальянского гуманизма периода Петрарки – Боккаччо с русским свободомыслием той эпохи. Еще не знаю, сумею ли все должным образом обосновать. Не хватает нескольких промежуточных звеньев, но уже концы цепи обозначились на юге и на востоке. Остающиеся промежутки пока намечены пунктиром, но буду рыть и рыть факты, пока не обнажу и не вытащу недостающих.

Родная, целую крепко, жду твоих писем и тебя!

Саня

[Миночка (я сижу сейчас у нее) шлет свой привет.]

22 янв. 48 г.

Наталинька, родная,

вчера отправил с Юрой тебе письмецо, завтра пошлю письмецо с Еленой Ерванд., а в промежуток пускаю вот эту открыточку с единственным желанием передать тебе привет самый сердечный. Сегодня нерабочий день, библиотеки и архивы (увы!) закрыты. Я решил отдохнуть, зайду к Моисею Матв. Рубинштейну, к Перуцким, а вечером, если где-нибудь найдется хороший концерт (только музыка), то пойду послушаю. Пишу тебе часто, от тебя еще ничего не получал – вероятно, ты очень занята. Будь здорова, родная, крепко и горячо целую. Жду нетерпеливо.

Саня.

Москва, 23.Ι.48 г.

Родная Наталинька,

только что звонил к Ел. Ерванд. в надежде передать для тебя письмо, но узнал, что вчера она выехала в Ленинград. Произошло какое-то недоразумение. Я ее встретил на днях на улице и понял ее так, что она 23‐го уезжает. Очень досадно, что так получилось. Почему-то в последние дни я стал сомневаться в реальности твоего приезда в Москву в начале февраля. Ел. Ерв. сказала, что повезет тебе животных, и я опасаюсь, что это обстоятельство сделает ненужным твою поездку. Если это случится, я буду очень огорчен.

О чем тебе написать? «Горестные заметы сердца» одни и те же – продолжающаяся наша разлука, а «ума холодные наблюдения» более разнообразны. Я тебе немножко писал в письмеце, отосланном с Юрой, что строю мост между русскими просветителями XIV века и их итальянскими современниками – Боккаччо, Петраркой, Перуджино. Правильнее было бы сказать не строю, а восстанавливаю. Испытываю (это уже чтобы соответствовать духу времени) недостаток в строительных материалах. Отечественных материалов маловато, а за византийские надо платить таможенный сбор: знать греческий. Приходится туговато. Много работаю и кое-какие результаты налицо. Жду с нетерпением выздоровления Ник. Пав-ча, чтобы познакомить его со своими разысканиями. Его состояние не ухудшается. Как я и говорил уже дней 10 назад его близким, дело оказалось не в болезни уха и носоглотки, а в очередном приступе его болезни – хронического сепсиса, который лег на верхние дыхательные пути. Вчера с помощью Вл. Дм. удалось достать 1 млн единиц амер. пенициллина и вчера же приступили к инъекциям. Хочется верить в то, что это поможет. Очень раздражает нерасторопность его семьи, которая долго пробавлялась услугами врача из кварт. помощи, затем лечением ушников вместо того, чтобы сразу привлечь и ушников и солидных терапевтов. Сказывается какая-то культурная неполноценность. Когда вчера вечером я позвонил его сыну (генетику), то имел место след. диалог: В. – как поживает Н. П-ч.? О. – да плохо! В. – что же ухудшилось. О. – Да вот достали только половину необходимого количества пенициллина… Ну да хватит об этом. Вчера я сибаритствовал, как я тебе уже писал в открытке. Вечером был у своей кузины Люси. Хорошо провел время. Читал Омара Хайяма, китайцев, а муж ее (очень серьезный пианист) играл Скрябина и, по моей просьбе, его opus 8, которым мы так увлекались летом 1946 г. в Валентиновке. Он сыграл его очень драматически, а я наслаждался и грустил из‐за неразделенного (тобой) впечатления. Музыкальная семья. Люся тоже преподаватель консерватории по классу рояля и очень оживает, когда разговор переходит на музыкальные темы. Они очень хотят скорее с тобой познакомиться.