(Между второй половиной мая – началом сентября 1932 года)

[м. б. концом августа того же года]

Шлю тебе привет, Саня, с Белого моря. Сейчас мы остановились на ночь на одном очаровательном острове. Кругом море, вдали виднеется синевато-белая цепь гор. Я лежу около горящего костра среди каменных пород в супрематическом стиле и смотрю на горы сквозь колеблющийся дым от костра.

Все тихо. Только крик чаек, гаг, да иногда с легким писком высунется голова тюленя. Странно подумать, что где-то существуют какие-то большие города, где люди живут какой-то иной жизнью. Мне сейчас вспомнились те несколько вечеров, которые я провела у тебя в кресле за чтением стихов и отрывков из Маркса. Кажется, что это было во сне… Да и наше знакомство с тобой такое странное, как отдельные огоньки среди тумана, то вспыхнут, то снова потухнут.

Знаешь, мой больной вопрос я хочу, наконец, окончательно и бесповоротно разрешить в самом высшем диалектическом единстве. Что в самом деле: искусство или треска, или то и другое вместе??? Я много увидела интересного – людей, мест. Мне это, вероятно, очень все полезно, а то как в комнатном застенке живем все время в доме.

С громадным удовольствием ездили на оленях по горам. Олень – очень пугливое и нервное животное с большими грустными глазами, всегда устремленными в тундру – там ведь свобода.

Достала здесь несколько древних икон и везу их в Ленинград70. Что у тебя слышно? Как твоя работа? Что читаешь? Я уже мечтаю о возвращении домой, но это ведь еще не скоро. Буду рада получить от тебя письмо. Если у тебя будет настроение и желание, буду рада твоему письму.

Наташа

[Пишу вместе с <нрзб>, т. к. адреса твоего не знаю]

Москва, Ленинградский вокзал, до востребования. Клибанову Александру Ильичу. [Адрес отправителя: Н. В. Ельцина, Ленинград, 8-ая Советская 34, к. 10].

4(III)–35, II ч. вечера

Родной мой мальчик, хочется тебе сказать, чтобы ты обдумал как следует весь план действий. Не спеши, дорогой, возвращаться: в Ленинграде ведь ничего нельзя будет сделать. Обязательно поговори с Я.71 и с Петром Ан[аньевичем]72, 73.

Сейчас пришла домой – тревожно все время на душе, очень жду от тебя каких-нибудь известий. Будь осторожен, Санечек, в Москве большое движение74. Не падай духом – все наладится. Я в этом уверена.

Пуговица от твоего пальто вызывает у меня угрызения совести – обещаю тебе ее сразу пришить, когда приедешь. Целую тебя, мой хороший, крепко, крепко. Будь бодр и здоров.

Наташа.

[Ты хочешь остаться К. или стать П.75? Ответь мне непременно.]

5/III [1935] днем

Родной Санечек, была сейчас у Дерюгина76 – положение довольно скверное – Айрапетьянц77 положительного ответа не дает, говорит, что для него решающим будет – характеристика со стороны Шахлевича78 (из Пет. инст.), который знает меня мало и не представляю, что может сказать обо мне. Через несколько дней списки уходят в Москву. Списки с лицами, не имеющими еще места для работы, также отправляются в московский Наркомпрос, который будет распределять на работу. [Думаю поехать в Петергоф – ловить Иванова79, рассказать ему о существующем положении вещей, – может быть, он поговорит с Шахлевичем. К Михайлову80 решила больше не обращаться – буду делать все сама.] Дерюгин огорчается, пытается сделать все возможное, но все же шансов мало на благоприятный исход. Вот все новости. Сейчас поеду снова в Университет, а на обратном пути зайду на Октябрьский вокзал – опустить письма моему мальчику. Очень хочется знать, что у тебя, как ты устроился, был ли у всех людей, с которыми намечал встретиться??? Сколько дней думаешь пробыть в Москве?