Девушка, наспех сунув ноги в башмаки и накинув одежду, бросилась бежать.

– Чао, сеньор! Хозяйка заждалась, – прокричала она с порога, взбалтывая сквозняк плетеной корзиной.

– Уходишь? А как же «Сиенская Венера»?

– Какая Венера? Потом! Потом!

– Стой! – закричал он.

Но Виттории уже след простыл.

Сквозняк смел стопки бумаги со стола. Некстати опрокинулась чаша с истолченным муссивным золотом, и сверкающий вихрь закружился по комнате.

Невидимые существа стали заметнее.

Просыпанное муссивное золото проявило прозрачные тела. Сусаль обрисовала острые коготки на пальцах и длинные ресницы вокруг глаз. Каждая чешуйка на теле сверкала.

Твари, чихая, терли кулачками засыпанные мордочки и бока, но порошок еще прочнее забивался под кожу. Свежий воздух будил и бодрил. Они поспешно скатывались с пыльных стеллажей, наспех отдирали бока от каминной решетки, вылезали из-под подушек и сундуков.

И все, как один, уставились на голубой ослепительный квадрат в стене.

– Окно распахнуто! – спохватился художник.

Но было поздно.

Змееныши разом рванули на свет.

Алессандрио, остолбенев от ужаса, наблюдал, как многочисленное семейство скачками бросилось к окну.

Тварей манил весенний воздух. Вспрыгнув на подоконник, змееныши расправляли пленки, которые укутывали их тела. Мятые прозрачные, как тонкая слизь, перепонки сначала не слушались, но едва обсохнув под лучами, раскрывались крыльями.

Стая золотистых существ, покинув провонявший серой дом, устремилась на свободу.

Алессандрио выглянул из окна.

Двор был пуст. Сточная канава, обрамленная скудной зеленью, бурлящий поток нечистот, куст рододендрона, камни и неприбранная клумба с прошлогодними астрами не обнаруживали никакой живности.

– Они сбежали от меня!

Художник вернулся в комнату. Все в ней было окрашено сусальной пылью. Посуда, рамы в углу, умывальник.

Опрокинутая чаша валялась под столом. В ней осталась щепоть краски.

– Заказчик потребует вернуть задаток. Ну и пусть. Это ерунда по сравнению с тем, что случилось.

А что случилось? Удача навсегда покинула его дом.

Необычная тишина поразила мозг.

Не приснилось. И нимфа, с которой провел ночь, и вездесущие демоны, улетевшие вслед за ней. Все, что у него осталось – едва начатая картина со штрихами ночной гостьи. Этого, пожалуй, слишком мало, чтобы изменить жизнь. Или наоборот, слишком много, чтобы ничего не менять.

Он огляделся. Солнце уже не заглядывало в окно. Краски поблекли, но скомканная постель еще дышала ароматом сбежавшей нимфы, и складки одеяла сохранили контуры ее безмятежной наготы.

Он провел рукой по смятому одеялу.

Здесь пылали сосцы. А здесь обжигающее лоно потребовало от мужчины бешеного вторжения.

А здесь…

Алессандрио вскочил, бросился к двери, закричал в пустоту двора:

– Виттория!

Ему казалось, что больше никогда ее не увидит.

Богиня покинула его навсегда!

Художник без идеала пуст, как треснувший кувшин.

Да где же она?

Ему не терпелось закончить набросок. Полотно требовало свежих мазков. Кисти плотоядно лизали пустой воздух.

Алессандрио вышел во двор.

Из арки, выходящей на плаццо, донесся шум.

Там хохотала Виттория, стиснутая обручем рук незнакомого кавалера.

Плащ благородного сеньора, укрывший плечи девушки, был скроен из дорогой ткани. Начищенные шпоры, задевая базальт стен, высекали искры и разгоняли рой весенних мух. Виттория, тонко взвизгивала от невидимых прикосновений и, закидывая голову, ловила мраморными клыками пыльные лучи.

«Сиенская Венера»? Чудовище! Ничуть не чище грязной похотливой шлюхи, рожденной из спермы похотливого старца, – застонал художник, закрыв глаза и ударяясь затылком об стену. – Ты, мерзкая божественная дрянь, образ которой тысячи лет человечество не может выжечь из памяти. Сначала ты являешься и сводишь с ума в юношеских снах, потом приходишь наяву и, скинув юбки, сжигаешь разум пьяными губами. Но когда вдруг навсегда уходишь, – оставляешь черную гниль в костях и сожженное сердце. Дрянь, дрянь, дрянь!»