Аромат ромашки, мяты и можжевельника разнесся по комнате, когда кипяток коснулся сушеных листьев. Краем глаза Элайн увидела рядом с кружкой, над которой теперь шел пар, полупустую овальную чашу для ясновидения, на дне которой еще плавали крупные чаинки. Помешивая напиток, девушка невольно задумалась, кто же пил из нее последний и удалось ли тетушке Мишель увидеть истину.

Яичница уже успела изрядно остыть, но все равно была вкусной. Тщательно пережевывая свой завтрак, Элайн обвела взглядом комнату, наткнувшись на толстый комок пряжи в кресле, на которое небрежно накинули теплое смятое одеяло, вероятно, еще хранившее тепло Джи. Кроме гадания на чаинках и магическом шаре Джиневра владела связующей магией.

Если пророчество Мишель было неприятным, но на него можно было повлиять, ее младшая сестра садилась за нить, пропуская ее меж тронутых возрастом пальцев, и пряла узелки в правильных местах. Это позволяло смягчить удары судьбы, а по возможности и вовсе отвести неудачи от человека. Элайн представила слаженную работу тетушек по маминой линии, и в ее сердце неприятно кольнуло.

Они с сестрой тоже могли бы так, если бы много лет назад та не пропала, не исчезла с лица земли. Спустя годы это все еще выбивало из легких дух, вынуждая разум вновь и вновь прокручивать в голове тот день в поисках ответов. Гадания на чае или шаре, на нитях, даже на потрепанных картах Таро, нарисованных вручную прапрапрабабкой, не приблизили семью Мелтон к потерянной Зоэ.

Взгляд Элайн прошелся по поверхностям стола, секретера, шкафа для драгоценнейших сервизов, передающихся из поколения в поколение, остановившись на книжных полках, где между томами уютно расположились фотографии в деревянных рамках. На одном из фото Джи и Миша стоят, обнявшись, улыбаясь в камеру на фоне дома.

Элайн всегда удивлялась внешней непохожести двух сестер. У младшей Джиневры кожа была будто выбеленная, крупный нос, широкая улыбка, а кудрявые рыжие волосы разметались на ветру, стараясь затмить смуглую старшую сестру с ее маленьким лицом, короткими мышиными волосами и худосочным, словно у птицы, телом. Лишь глаза цвета льда на поверхности озера, казалось, объединяли их образы.

Как и сервизы, леденящий душу взгляд передавался от одного члена семьи другому, плавно огибая двойняшек Элайн и Зоэ, наградив их противоположным оттенком. Как всегда, мама говорила отцу, шутливо подтрунивая, мол, он пьет в день столько кофе, что глаза у него сделались такими же. Глаза цвета свежемолотого кофе. Элайн это казалось до безобразия романтичным.

Воспоминания стрелой молнии прошли сквозь тело, заставив девушку подавиться завтраком, от чего она закашлялась, прикрыв ладонью рот. Когда приступ отпустил, яичница уже не казалась такой вкусной, оставляя после себя неприятный привкус на языке. Аппетит пропал, Элайн отодвинула тарелку подальше, маленькими глотками отпивая терпкий напиток из кружки, нежно обнимая ее обеими руками, в полной тишине, нарушаемой лишь едва слышным тиканьем часов.

Как ни старалась молодая хозяйка избегать фотографии, взгляд неизбежно оказывался на запретных вещах: замочная скважина секретера, где, как знала Элайн, спрятаны и другие снимки, смотреть на которые было особенно больно. Несколько мгновений девушка пристально вглядывалась в молитвенный уголок комнаты, подсознательно ожидая, что ключ, лежащий в потаенном месте за Библией, сам проплывет по воздуху, утонет в глубине идеально подходящего паза, высвобождая секреты семьи. Но ничего не происходило, да этого и не требовалось. Изображения давно отпечатались на задворках памяти: стоило лишь подумать о них, как картинки замелькали перед глазами отчетливо и ясно, будто наяву.