Сердце отбивало бешеный ритм, дыхание тоже участилось, но ему что-то мешало, как если бы во рту находился посторонний влажный от слюны предмет. Элайн пыталась что-то сказать, да тщетно, язык дотронулся до столь отвратительной грязной тряпки, что тошнота скользким комом поднялась к горлу. Порывисто вдыхая носом спертый воздух в попытках успокоиться, Элайн старалась мыслить последовательно и рационально. Может быть, она заснула, а в кафе проникли воры? Или она все еще сидит перед рабочим столом, облокотившись и опустив голову на руки, а страшный сон вот-вот закончится?

Где-то за спиной у ближайшего силуэта в длинной белоснежной альбе загорелись другие свечи, вынужденные без малейшего глотка свежего воздуха щедро одаривать своими ядовитыми парами, плавиться, оставляя горячие слезы литься по напольному канделябру. Они плачут обо мне. Вдруг раздался в голове голос, напоминающий ее собственный.

Последняя ведьма из рода Мелтон отчетливо осознала, что это не ее мысли, не ее тело, лишь одно из до ужаса реальных сновидений, преследовавших девушку, сколько та себя помнила. Мгновенная боль пронзила левое запястье, зубы сжали ткань, а из гортани рвалось истеричное мычание, будто девушка, в чьем теле сейчас находилась Элайн, знала, что последует дальше. Взгляд опустился туда, где боль уже отступила, к накрепко привязанным ремнями рукам, на которых не осталось чистой кожи без синяков и струпьев. Кто-то вливал в тонкие прячущиеся вены кобальтовую жидкость, пока тело незнакомки продолжало оказывать сопротивление, несмотря на агонию самоистязания.

Элайн взывала к девушке, предпринимая бесполезные попытки ее успокоить, когда голова дернулась вперед и вывернула руки настолько, что стало видно, как ноги с обломанными отросшими ногтями погружают в емкость с водой, а некогда светлая туника до пят стала изношенным пепельно-серым рваньем.

Со всех сторон полился шепот, ангелоподобные фигуры образовали круг, возведя руки к потолку, покачиваясь и подпрыгивая в только им известном танце. На голову девушке некто опустил тяжелую шляпу, накрепко привязывая к голове тонким ремешком, больно впивавшимся в нежную кожу под подбородком. Смесь животного страха, боли, отчаяния и мольбы бурей клокотала в груди, терпеть это было невыносимо.

Элайн взмолилась, чтобы все оказалось сном, как никогда, хотелось проснуться окруженной привычными, такими любимыми вещами и больше никогда не засыпать. Шепот неизвестных отскакивал от стен, становясь громче, наращивая темп, и в одно мгновение затих, когда по телу словно прошел ток, заставляя его дергаться в конвульсиях, извиваться под натиском электрических импульсов, а терзаемый разум в муках медленно умирал.

Элайн вздрогнула, осознавая, что кричит и никак не может остановиться, когда сознание вернулось в родную плоть, сидящую там, где была оставлена. По щекам лились обжигающие слезы, скатываясь в уголки губ, пощипывая их. Ведьма схватилась за горло, судорожно перебегая дрожащими пальцами вверх, по лицу и длинным темным волосам, проверяя, нет ли злосчастной шляпы.

Реальность постепенно приобрела знакомые краски и звуки, успокаивая девушку, та вздрогнула всем телом снова, когда вдруг раздался громоподобный стук в дверь, сопровождаемый звучным, как иерихонская труба, криком:

– Элайн!!!! Э-ла-айн, ты там???!!

Молодая хозяйка соскочила со стула, чуть его не опрокинув, ринулась к красной деревянной двери, рывком отворяя ее. Встревоженные лица Джиневры и Мишель говорили о том, что женщины пытаются попасть в кафе уже какое-то время, и, вероятно, они слышали ее крик, усиливший их беспокойство.