Многие финансовые кризисы, имевшие место в течение последних 60 лет, сказались на экономике различных стран и регионов. Азиатский кризис 1997–1998 гг., например, стал суровым испытанием для роста многих новых рыночных экономик региона, но его последствия носили лишь временный характер [Haggard, 2000]. Финансовый крах 2008 г., затронувший в основном страны ОЭСР и экономику североатлантических стран (хотя и не все члены этой организации пострадали в одинаковой мере), тоже можно рассматривать с этой точки зрения. Об этом речь пойдет в главе IV. Кризис 2008 г. отличает то, что, во-первых, он затронул ведущие финансовые центры мировой экономики – Нью-Йорк и Лондон [Gowan, 2009]. Во-вторых, значительный сегмент либерализированной международной финансовой системы попал под удар обратной волны кризиса, и это в конечном счете сказалось на мировой экономике в целом. В-третьих, не произошло быстрого отскока, как это случилось после азиатского кризиса. В экономике многих западных стран задолженность по-прежнему превышала доходы, а перспективы восстановления были незначительными и неравными.

Кризис может проявляться в самых разных формах. Одним из важнейших различий, которое более подробно рассматривается в следующей главе, является различие между экзистенциальным кризисом и глубоким, или структурным, кризисом. Первый представляет собой критическую ситуацию, чрезвычайное положение, момент опасности, кульминационный момент, когда принимаемые решения и реакция действующих лиц имеют жизненно важное значение. Второй возникает в результате медленно нарастающих сил и тенденций, которые, хотя и обусловлены действиями и выбором человека, зачастую ограничивают людей, а не контролируются ими. Не приходится сомневаться, что кризис 2008 г. представляет собой экзистенциальный кризис, действительный момент опасности. Финансовые власти были ошеломлены, захвачены врасплох, и, несмотря на их незамедлительную реакцию, ситуация висела на волоске. Мало кто сомневается в том, что если бы реакция на кризис была иной, то в 2008 г. произошел бы финансовый обвал, сравнимый по своим масштабам с событиями 1929 г., и этот обвал имел бы далеко идущие политические и экономические последствия, включая экономический спад масштаба 1930-х годов. Этого удалось избежать, правда, с большим трудом [Paulson, 2010; Darling, 2011]. События, приведшие к кризису 2008 г., свидетельствуют о серьезных просчетах и недосмотрах в регулировании, об утрате контроля, которые едва не стали причиной классического кризиса капитализма, считавшегося невозможным после того, что произошло в 1930-х годах.

Был ли это просто временный экзистенциальный кризис, короткий резкий шок с возвратом к нормальной ситуации и привычному порядку вещей, или это был сигнал о существовании гораздо более глубокого кризиса, для разрешения которого потребуется длительный период адаптации и восстановления? Если второе, то финансовый крах 2008 г. можно считать началом нового тектонического сдвига в истории капитализма. Такой сдвиг может означать и внезапную конвульсию, и коренное изменение основ существующего порядка. Разумеется, кризис 2008 г. был внезапной конвульсией. Вопрос в том, подтолкнет ли она к изменению существующего порядка, и если да, то каким он будет?

Первая причина считать, что финансовый кризис вызвал существенные изменения, – это сам масштаб происходящего. Многие обозреватели сразу после кризиса заговорили о смене посылов, определявших политику на протяжении трех десятилетий. Длительному отступлению государства был положен конец. В чрезвычайной ситуации именно государство должно было спасти рынок. Различные нелепицы об эффективности рынков на поверку нелепицами и оказались. Многие поспешили заявить, что силовое вторжение государства, направленное на спасение банков, подтверждает правоту Кейнса [Clarke, 2009; Skidelsky, 2009; Скидельски, 2011] и что спустя 30 лет, на протяжении которых кейнсианство высмеивалось как несостоятельный и устаревший метод управления экономикой, вдруг стало ясно, что дело обстоит совершенно иначе и теперь потребуются значительные изменения [Eatwell, Milgate, 2011; Mirowski, 2013]. Многие утверждали, что прежняя политика настолько изжила себя, что уже не подлежит коррекции, и необходимы радикальные преобразования как на национальном, так и на международном уровнях [Stiglitz, 2010; Стиглиц, 2011; Reich, 2011; Райх, 2012].