Прошло двенадцать лет, одиннадцать месяцев и двадцать восемь дней с тех пор, как один ребёнок Энни Бёртон превратился в двух детей. К этому времени она сама узнала то, что могли бы рассказать ей, молодой матери, более опытные родители: безобразия свойственны и гоблинской породе, и просто растущим детям примерно в равной мере. Это затягивало решение вопроса на гораздо более длительное время, чем она ожидала.

Энни Бёртон была не из тех женщин, кого может выбить из колеи небольшая превратность судьбы. Судьба же, похоже, восприняла это как вызов. Прошло двенадцать лет, одиннадцать месяцев и двадцать один день с тех пор, как Энни Бёртон стала вдовой.

Некоторые сплетники в городе считали, что она не столько вдова, сколько брошенная жена: Джозеф Бёртон в тот вечер точно ушёл с работы живым и просто не вернулся домой. Но Энни отказывалась верить, что её муж оставил бы её одну с двумя кричащими, лягающимися, хватающимися за всё, растущими мальчишками по какой-либо менее существенной причине, чем собственная кончина. Энни знала, что она вдова. То, как она говорила об этом: с выдвинутой вперёд челюстью и напряжённо прищуренными глазами, – заставляло горожан надеяться, ради блага её же мужа, что она права.

Энни вытерла пот со лба и потянула обеими руками. Длинный упрямый куст терновника, за который она держалась, наконец поддался и вырвался из земли с корнем. Она с удовлетворением, глубоко вздохнула и дёрнула, выпутывая зловредные ветки из просветов между досками в заднем заборе. Когда они с Джозефом только переехали в этот маленький домик, кустарник рос прямо до задней двери. Дюйм за дюймом из года в год она расчищала от него пространство. Когда мальчики подросли, то начали помогать ей, рубя заросли, словно сражались с драконом, сплошь усеянным шипами. Всем вместе им удавалось удерживать кустарник под контролем. Сейчас Энни стояла посреди сада, который они вырастили там, где когда-то господствовало это неукротимое растение. Этот кусок земли достался нелегко, и теперь она уже не позволит этой колючей твари снова захватить его.

Энни отбросила побеждённый куст на кучу других таких же. Когда она выпустила его, тонкий колючий кончик качнулся в её сторону и поцарапал щеку своими крошечными шипами.

– Это действительно было необходимо? – поинтересовалась женщина.

Словно в ответ с лужайки перед домом послышались голоса. Энни узнала их задолго до того, как они приблизились достаточно, чтобы можно было разобрать слова. Вытирая руки о передник, она ещё раз осмотрела сад, перед тем как туда ввалились мальчишки, и мысленно приготовилась к неизбежным пригоршням головастиков, разбитым коленкам (это всегда случалось с ними одновременно) или, что ещё хуже, потокам сообщений, что какой-то сосед, наверное, скоро придёт сюда, обвиняя их в диких вещах, в которых близнецы ну совершенно, абсолютно, никаким боком не были виноваты.

– …тогда надо вернуться, – говорил один из мальчишек, приближаясь.

– Это ужасная идея, – отвечал другой.

– Что за ужасная идея? – спросила Энни, когда мальчишки вывернули из-за угла.

– Привет, мам! – сказал Коул немного громче, чем нужно.

– Сад выглядит отлично, мама, – добавил Тинн. – Тебе нужна помощь?

– Я хочу знать, что это за ужасная идея.

Близнецы посмотрели друг на друга.

– Картошка, – сказал Коул.

– Праща, – сказал Тинн одновременно с ним.

– Праща для картошки, – подытожил Коул. – Ужасная идея.

Тинн кивнул.

– Разбрасываться хорошими овощами.

Энни вздохнула.

– И именно поэтому я утром выгнала вас обоих из сада. И чем вы занимались?

– Просто играли на нашем дереве у ручья, – ответил Коул.