Кулл засомневался. Он всмотрелся в мягкое личико, которое оказалось ближе к нему, потом – в другое личико. Которое из них? Он ткнул в первого ребёнка своим костлявым пальцем. Оба младенца разом заплакали. Кулл сжался.

В глубине коридора щёлкнула, открываясь, дверь, и послышался усталый женский голос:

– Наверное, он просто проголодался. Ты спи. Я его уложу потом.

У Кулла началась паника. Дрожащими руками он взял ближайшего к нему ребёнка, потом положил его обратно и обхватил пальцами того, что лежал дальше. Младенцы закричали и задвигали толстенькими ножками. В груди у Кулла застучало. Который из них?

Он переступил с ноги на ногу. Звук шагов приближался. Который? Который? Гоблин перевёл взгляд с двери на детей, опять на дверь, снова на детей, потом…

Дверь открылась со звуком, похожим на мяуканье котёнка.

– Тихо, маленький. Мама здесь, – успокаивающе проговорила миссис Бёртон. Она подошла к кроватке. Занавеска заколыхалась от прохладного ночного ветерка. Миссис Бёртон замерла на месте. Миссис Бёртон смотрела во все глаза.

Когда в окнах дома замелькал свет, Кулл уже прорвался через кустарник в Дикую Чащу. Ноги его бежали, сердце стучало, голова была переполнена, а руки – пусты.

Близнецы.

Энни Бёртон точно помнила, что родила только одного ребёнка. Одного. Ведь она там присутствовала. Она посчитала. Десять пальчиков на руках, десять пальчиков на ногах, один младенец. А сейчас… близнецы.

В то первое утро случилось много разговоров, и уже к полудню дом наполнился шумными зеваками. Пастор Льюис принёс чётки. Старый Джим посыпал солью всё в доме. Любопытная миссис Граус, которая жила через дорогу, оказалась первой, кто произнёс вслух это слово.

– Гоблины. Клянусь, это гоблины. Раньше они уже украли младенца. Вот прямо здесь, в Эндсборо. Об этом всё время говорили. Моя бабушка знала ту семью.

– Хелен, пожалуйста, – начала Энни, но миссис Граус не слушала её.

– Однажды здесь родился ребёнок, и гоблины украли его. Так рассказывали. Это была красивая девочка с восхитительными ямочками и густыми завитками тёмно-каштановых волос, и гоблины просто пришли и унесли её.

– Во времена моего детства говорили, что это фейри, – вставил старый Джим Уорнер.

– Нет, это гоблины, – продолжала миссис Граус настойчиво. – И вместо того младенца они оставили своего перевёртыша. Это было ужасно. Монстр в человеческом обличье. Три дня родители ребёнка кормили это мерзкое существо, тряслись над ним, думая, что оно от их плоти и крови. А потом, однажды утром, гоблин уже не мог скрываться. Он проявил себя. Разнёс в щепки детскую, вопил как резаный, а когда испуганные родители пустились бежать, то насмерть убил мужа на глазах у его бедной жены. Это свело её с ума. Рассказывают, что она погналась за этим злодеем в лес и так никогда и не вернулась.

– Ты все рассказы перепутала, – проворчал Старый Джим. – Это легенда о Ведьме из Дикой Чащи. И потом, у неё не было никакого мужа. Она была одинокой матерью, и фейри пришли и украли её единственную дочь, но никто в городе не поверил ей. Потом, когда она пошла в лес, чтобы вернуть своего младенца, фейри наложили на неё заклятие, чтобы она навсегда осталась бродить в Глубоком Мраке и хватать чужих заблудших детей вместо собственного ребёнка.

– Это были гоблины, – заявила миссис Граус с напором.

– Фейри, – выдохнул Старый Джим.

– Всё это россказни, – заключила Энни Бёртон. – Вы с ума сошли? Они не монстры. Они просто дети.

– Один из них – монстр, – упорствовала миссис Граус.

– Если в лесу действительно живёт ведьма, – произнёс Джозеф Бёртон, сохраняя мужественное выражение лица, – и её дитя попало к… магическим созданиям, то она, может быть, всё ещё там. И, может быть, знает, как распознать перевёртыша.