– Мизинец! – вскочил хряк, потрясая своей увечной лапой. – Чего это, у меня не хватает мизинца, а у него навалом. Мизинец!

Игорь апатично слушал этот бред, стараясь уверить, успокоить себя – покуражатся и перестанут.

У него волосы начали шевелиться на голове, сердце скукожилось, когда боров сбегал и притащил с улицы круглый чурбачок, большой топор-колун, алюминиевый таз. Пока он возбуждённо суетился, Вадим из своего угла тихо попросил:

– Карим, может, не надо? Не надо, Карим, а?

Карим промолчал, а Лора вскочила, бросилась к парню, повисла на шее.

– Вадик, ты чего? Тебе жалко его? Этого мужика убогого жаль? Да наоборот – жив останется. Ему же лучше делаем!..

Потом братец с сеструхой подступили к Игорю, ухватились. Он затрепыхался, забился, замычал от бессилия. Жирный саданул его кулаком по темени, и, став вялым, пластилиновым, Игорь словно со стороны наблюдал: ему перетянули запястье левой руки шнуром, вытянули мизинец на чурбачок-плаху в тазу, Лора, отвоевав топор, прицелилась и, прикусив от старательности и удовольствия губу-ниточку, легонько тюкнула. Мизинец отскочил, как сухой гороховый стручок. Крови вылилось немного. Карим неспешно вывалил из вазочки бананы, набулькал в неё «Плиски»», протянул палачам. Лора догадалась, схватила руку Игоря, сунула раной в коньяк…

Потом – сколько прошло времени, Игорь не понимал – он плавал, медленно кувыркаясь, в какой-то вязкой жиже, его тошнило. Вдруг увидел Вадима – тот, смочив чем-то жгучим рану, бинтовал руку, успокаивал:

– Ничего, ничего, потерпите. Главное, чтобы заражения не было. Может, коньяку дать?

– Нет, не хочу, не буду, – почему-то отказался Игорь.

Поэт наклонился к нему, прошептал:

– Завтра мы все рано уедем до самого обеда. Одна старуха останется. Эту дверцу подденете снизу. Гаражные ворота только изнутри будут заперты, на перекладину. Бегите. Только, не домой. До ночи спрячьтесь. Мы здесь – последний день. Поняли?

Игорь молча кивнул.

Зоя никак не могла усидеть на месте.

Она лихорадочно металась по квартире: из комнаты на кухню, из кухни в ванную, выскакивала на лоджию – бессмысленно смотрела минуту-другую на зловеще-кровавую физиономию луны. Оказываясь снова в комнате, Зоя старательно уклоняла взгляд, не смотрела на кровавый целлофановый ком, лежавший на письменном столе. Потом пересилила себя, спрятала мёртвый мизинец мужа в пакет, отнесла и засунула зачем-то в морозильную камеру холодильника – рядом с говяжьими костями, двумя пачками масла и минтаем.

Так, теперь – думать, думать и думать. Сперва она загорелась было сразу звонить по 02, но тут же себя одёрнула: ишь, начиталась в юности Юлиана Семёнова да насмотрелась сусально-сказочных «Знатоков» по телевизору. Нет, на милицию надежды мало. Надо искать деньги. Где? Как?..

Чуть лишь забрезжил за окном равнодушный рассвет, план в общих чертах у Зои обрисовался. Первым делом она выскребла из сусеков все наличные. От получки с отпускными осталось тридцать тысяч да от старых запасов, от Игоревых отпускных, сохранилось пять тысчонок. Зоя выпотрошила даже сумку, с какой на огород ездили, но там уж и вовсе мелочь завалялась – меньше сотни.

В начале восьмого, когда мир вокруг стал оживать, Зоя, настроив себя, огрубив, торкнулась к соседям.

– Нина, прости, думай что хочешь – я потом, завтра всё объясню… Короче, мне срочно, сейчас, нужны мои деньги. Срочно!

Нина, конечно, опешила, смертельно разобиделась, враз надулась, но, главное, поклялась родными своими часам к одиннадцати все двенадцать тысяч возвернуть, до единой копеечки.

Зоя дома сразу схватилась за телефон – не дай Бог, Валентина на дачу укатила уже. Но та, к счастью, ещё только собиралась в поход. Звонку несколько удивилась: они с Зоей относились друг к дружке прохладно, на кафедре почти и не общались.