Деваха, пошатываясь, встала над Игорем, заложила руки за крестец, начала рассматривать его молча и в упор. Боже, уж не Лора ли это?.. Бедный поэт!

Она, наконец, разлепила безгубый рот:

– Н-н-ну?

– Что «ну»? – садясь, опуская ноги на пол, пожал плечами Игорь.

– Вста-а-ать, мразь! – рявкнула вдруг мегера и, взмахнув из-за спины рукой, хлестнула-обожгла Игоря по плечу чем-то садким, гибким, похожим на кончик телескопической удочки.

Игорь вскочил, сделал движение броситься, шарахнуть суку по башке, но та, гортанно взвизгнув, вдруг подпрыгнула, крутанулась штопором и саданула Игоря пяткой в грудь. Он кувырком покатился на раскладушку.

– Ха! – довольно усмехнулась оторва. – Получилось!

Она ткнула свой прут-хлыст под кадык опрокинутому Игорю, нажала до дикой боли и прошипела:

– Не подпрыгивай, убогий, враз пришибу. Меня Лора зовут – слыхал?

В мозгу Игоря высверк: Лора! Да, да! Это же вон почему знакомо… В Одессе, он читал, в Гражданскую славилась девушка-палач по кличке Лора – любила с пленных белогвардейских офицеров кожу живьём сдирать, рубила им руки-ноги… И ещё подумал: ну всё, уже бабы меня бить начали – дожил.

– Слыхал, – просипел он, вдавливаясь затылком в матрац, уклоняясь от жалящего стека. – Ну, как там, в Одессе?

– Чего-о? – Лора отпятила полоску губы. – В какой Одессе? Бредишь, убогий?

Она вдруг заскучала, бросила жертву, направила стопы к продуктовому углу, сунула длинный нос в коробку с «Чио-Чио-Сан». Ну всё: сейчас розового «вермута» хлебнёт и – финита ля комедиа…

Но, по счастью, новоявленная бандитка выудила бутыль с натуральным вином, вскрыла, жадно вылакала стакана полтора, утерла щель рта, явно подобрела.

– Ладно, убогий, живи пока. Но уж если в шесть не откупишься, лично займусь – яйца расплющу.

Игорь побагровел.

– И чего это вы в мои яйца вцепились? Один отобьёт, другая расплющит! Свои яйца поберегите… убогие!

Лора, против ожидания, хмыкнула:

– Хм! Мне яйца поберечь?.. А ты ничё мужик, с приколом. Жаль только – лох лохом.

Она ещё похлебала травяной настойки, зажала почти ополовиненную бутылку в когтях, вскарабкалась к выходу, исчезла, бросив напоследок:

– До встречи, убогий!

Игорь опять на какое-то время погрузился в полузабытьё-полудрёму.

Когда за ним пришли, было семь вечера. Он по приказу жирного выбрался из норы, щурясь, мигая, присел на стуле посреди гаража – как на суде. Все его новые знакомые находились в сборе. Поэт, подставляя ему стул, ободряюще сжал плечо: держитесь! Лора пьяно кривилась, постукивала стеком по своей сиреневой коленке, подмигивала, прикладывалась к фужеру, Пидор, злорадно лыбясь, смотрел на жертву, мял-разминал свои толстые пальцы. Горец сидел на стуле-троне, невозмутимо посасывая мундштук. Он первым разомкнул уста.

– Э, дэнэг нэт. Пачэму?

– Да я ж говорил, предупреждал – нет у нас таких бешеных денег

– Что дэлат будэм?

– Что, что… Пошутили и хватит. Мне домой пора.

– Домой! – фыркнул Толстый, хохотнул утробно. – Твой дом теперь – конверт, гроб по-вашему. Пора, Карим?

Бородатый молчал. У Игоря вспотели ладони. Подала голос Лора:

– К-каримчик, я вот чего думаю… Ещё время чуть имеется. Надо овцу его напугать. Давайте пошлём ей приветик от него, а? Часть тела в натуре, а? Ха-ха-ха! Самую любимую её часть, а? Представляете, откроет конверт, а там – любимый толстый орган родного мужика, а? Эй ты, убогий, он у тебя толстый, орган-то?

Она в восторге от своей затеи закатилась заливисто, ногами затопала.

Горец впервые усмехнулся, блеснув золотом, протянул княжескую длань, потрепал одобрительно профуру за острую скулу

– Э, правильна. Толька нэ нада так жэстока. Для мужчины бэз этава – смэрт. Мы палэц ей пашлём.