Таким же неправдоподобно живым показался ей Танцующий Фавн, несмотря на покусавшую его зелень. Тонкий, изящный и крошечный, как изощрённой формы свеча, с ногами, вдруг замершими посреди пляски, с несущейся в воздухе рукой… А может быть, не свеча, а ветка или побег плюща – нечто естественное, удивительно нормальное по меркам того, что сотворено человеческими руками. Люди веками делают столько бездумного зла, с такой методичностью производят канистры и тюки глупостей – как же кому-то пришло в голову создать что-то столь простое и красивое?..

Узкие ступни отбивали чечётку по приказу богов и судьбы; теперь этой чечётке никогда не закончиться. Рожки в шевелюре Фавна как бы ненавязчиво напоминало о хаосе, о культе жутких природных сил, из которого он явился, – и всё-таки не пугали.

Должно быть, богатый был дом… Обходя два сада с мраморными фонтанами и скамеечками, она мысленно спрашивала себя, как жили эти люди. Семья или кто-нибудь одинокий? Любили ли они гулять вечерами вот здесь, в саду? Нравилась ли им музыка? Они молились олимпийским богам всерьёз или просто подчиняясь обычаю? Они жестоко наказывали своих рабов или обходились с ними по-доброму? Пьяницы или трезвенники? Хлебосолы или скупцы?

Но нет уже никого, кто сумел бы ответить на эти вопросы. Фавн молчал. Молчали маки в траве, кедры и кипарисы.

Молчали Помпеи.

Но Фавн был жив. И так же жив был город – пусть без людских голосов, без лошадей и ослов, без запахов пота и пищи. Она забрела в два или три термополия – в уличные таверны, где два тысячелетия назад продавали горячую еду. Что-то дешёвое, жирное, хлебное и мясное; кажется, совсем как теперь в Неаполе. «Древнеримский фастфуд», – с претензией на юмор писали в путеводителях. Всё там было настолько удобным и естественным (сейчас бы сказали: функциональным), что хотелось громко подозвать хозяина и с усмешкой спросить (на вульгарной латыни, конечно): а чего сейчас-то не работаете?.. Стойка, отверстия для котлов, ниши в стенах – наверное, для амфор с вином или хлеба; она несмело касалась всего этого, чувствуя беспредельный восторг ребёнка, который попал в магазин игрушек.

Много времени она провела в Мачеллуме – мясном рынке, – разглядывая прилавки и помещения для разделки рыбы. Прошлась по торговым улочкам, где выстроились тесные кубики-лавки. Немецкая пара с двумя здоровенными, точно маленькие безрогие телята, золотистыми ретриверами (тащить в Помпеи собак – ох, чего только не увидишь, пустившись однажды в путешествие…), почему-то смотрела на неё долго и заинтересованно. Ещё дольше и заинтересованней, впрочем, они изучали пекарню с полностью сохранившейся печью – будто хотели проверить, можно ли оттуда и сегодня достать румяных лепёшек. Собаки не проявляли такой тяги к знаниям: им определённо было жарко и хотелось домой.

Неподалёку от Форума она заглянула в маленький храм Ларов, духов дома (ничего там не напоминало о храме, кроме бесформенного алтаря), и в красно-белый храм Фортуны Августы – одного из воплощений имперского культа. Имперский культ. Какое дикое, если задуматься, сращение религии и государства; а впрочем, не дики ли в этом плане диктатуры более поздних эпох?.. Интересными они были людьми, эти римляне. Интересными – и просто людьми.

По серо-жёлтым камням, по вьюнкам и разросшейся траве шныряли ящерицы. Неподалёку от места, где в Помпеях был акведук, обеспечивавший водой эту часть города, ей встретился рыжий кот – гладкий, с блестящей шерстью, но хромающий на переднюю лапу. Первый итальянский кот: она не надеялась встречать их часто, потому что уже заметила, как здесь много «собачников».