И. Я. Трифонов обратился к изучению перехода от политики военного коммунизма к нэпу. Однако его утверждение о том, что после введения нэпа крестьянство полностью перестало поддерживать повстанцев, не соответствует действительности. Преувеличил автор также представление о том, что повстанцы из-за этого «мстили населению»52. В. И. Шишкин отмечал недовольство всего крестьянства Советской властью как носительницей этой политики. В его статьях о социальной природе Западно-Сибирского и других восстаний начала 1921 г. утверждалось, что эти протестные явления имели «массовый крестьянский характер», а выдвижение повстанцами лозунга «За советы без коммунистов» связывалось с кризисом всей советской политической системы, разразившимся на рубеже 1920—1921 гг.53
Основное внимание большинства советских исследователей обращалось, в русле официальной идеологии, освещению социально-политических причин крестьянских восстаний, классового характера и политической направленности повстанческого движения, хода боевых действий и непосредственных результатов. Акцент делался на освещении военной стороны событий, тогда как многие проблемы, раскрывающие социально-политическое и идейное содержание восстания, не рассматривались совсем либо упоминались вскользь. Например, совершенно вне поля зрения историков оставались демографические, моральные, психологические аспекты протестных явлений, вопросы о взаимоотношениях повстанцев и местного населения, об участии и роли органов ВЧК, революционных и военно-революционных трибуналов в подавлении восстаний, об их долгосрочных последствиях54.
В «Истории Коммунистической партии Советского Союза» (интересующие нас том 3, кн.2 и том 4, кн. 1 опубликованы в соответственно в 1968 г. и 1970 г.), признавалось «сочетание трудностей экономического и социального характера с политическим кризисом», который проявился в недовольстве крестьян политикой военного коммунизма. Крестьяне должны были осознать, что они «как бы давали продовольствие рабочим в ссуду до восстановления промышленности». Причинно-следственная связь констатировалась по стандартной схеме: кризисом «воспользовались враги Советской власти, стремившиеся толкнуть крестьянские массы на путь контрреволюции». В ряде районов страны вспыхнули организованные белогвардейцами и эсерами кулацкие мятежи. Подчеркивалось, что антисоветские мятежи поднимали контрреволюционные партии, «втянув в них обманным путем часть середняков». В числе крупных мятежей были названы «кулацко-эсеровский мятеж» под названием «антоновщина», а также Кронштадт. Участники крестьянских выступлений получили наименование «мятежники». «Антисоветские вылазки кулачества» характеризовались как стремление кулаков «подбить крестьян на открытые выступления». Чтобы этого не допустить, требовалось наличие в деревне вооруженной силы, которое «отрезвляюще действовало на противников Советской власти в деревне»55.
Методологическая заданность, выраженная в официальной партийной истории, определяла крайне ограниченные рамки для освещения крестьянских протестных явлений. В 1970-х – первой половине 1980-х гг. в исследованиях протестного крестьянского движения произошел заметный спад. Как и ранее, протестные крестьянские явления изучались в основном в контексте истории Гражданской войны, взаимоотношений крестьянства с властью. Примером руководства методологическими канонами, заложенными в официальном издании партийной истории, явились две книги Д. Л. Голинкова. Автор – бывший следователь по особо важным делам в Прокуратуре РСФСР и СССР, в 1971 г. опубликовал книгу об истории борьбы с контрреволюцией в Советской России в 1917—1924 гг