Михаил Афанасьевич заглянул уже во время тихого часа. Быстренько совершив привычный ритуал обмена репликами, он уже собрался выйти, но Ксения окликнула его, напомнив:

– А когда же подъем?

– Завтра, – обернулся он. Ничего не объяснил, но говорил мягко, с ноткой сочувствия, словно ему жаль, что пришлось ее огорчить.

Она, разумеется, не могла знать, что делать это должен ее лечащий доктор. Но так уж вышло, что с самого утра он находился в оперблоке. А сейчас попросту отдыхал на диване в ординаторской, массируя руки в усталой полудреме, заполнив протокол сложной операции и приготовив на столе стопку историй болезни, которые еще только предстояло обработать.

– Завтра? – поникшим голосом повторила Ксения. Понятно, что спорить и просить бессмысленно, раз процедура откладывается, значит, тому есть причины. – А самой нельзя? – с надеждой спросила она.

– Я те дам – самой! – прикрикнул он, против обыкновения делая несколько шагов в глубину палаты. – Даже не вздумайте, это не так просто, тут есть свои нюансы.

– Хорошо, хорошо, я поняла, подожду до завтра, – вздохнув, примирительно ответила Ксения.

Михаил Афанасьевич немного помедлил, глядя на расстроенную пациентку, и вдруг, сердито тряхнув головой, сказал:

– Ну, ладно! Давайте сейчас.

Не обращая внимания, как ее лицо расцветает благодарной радостью, он сухо приказал ей подвинуться к самому краю кровати. Ксения выполнила распоряжение и спохватилась:

– Только… я же в одной футболке.

– Да что ж такое, – досадливо поморщился он. – Вечно одно и то же. Ну не глупо ли стесняться после операционной… Как Вы, кстати, лежа одеваться-то собираетесь?

– Не ругайтесь, Михаил Афанасьевич, – извинилась Ксения. А ей и в голову не приходило, что он тоже приложил к ней руку. Тогда тем более понятно, что он видит в ней только кусок человеческой плоти, а она-то размечталась, наивная. Как смешно и нелепо было фантазировать, что он разглядит в ней женщину… после того, как вшивал дренажную трубку ей в задницу. Пардон, в область крестцового отдела. – Нормальная реакция. Я знаю, что доктор видит не человека, а диагноз, только я редко обращаюсь за медицинской помощью, поэтому мне трудно видеть в Вас просто бесполый белый халат. Что дальше делать? – быстро спросила она, опасаясь какого-нибудь едкого комментария, на которые, как она уже успела убедиться, он был мастер.

Михаил Афанасьевич молча откинул одеяло, оголяя ее ноги. Сама она не догадалась, что оно будет мешать. Наклонился, охватывая ее и фиксируя руки на лопатках. От неожиданности Ксения напряглась, замерла, даже дышать перестала.

– А дальше обопритесь на меня.

Упорно глядя в стену позади него, она неловко положила ладони на белую ткань, едва касаясь рукавов халата.

– Я сказал опереться, а не погладить, – проворчал доктор у нее над ухом. – Сцепите пальцы в замок.

Нехотя, через силу она сомкнула ладони у него на шее, руками, плечами, грудью ощущая его сильные мускулы, его желанное тепло, дающее какое-то смутное чувство безопасности. Ей оставалось только надеяться, что доктор не заметит, как она мучается от смущения и одновременно стремления обнять его по-настоящему. Вот бы он посмеялся. Или рассердился. Ведь для его в происходящем интимности было ровно столько же, сколько для нее, когда она вынимала из принтера свежеотпечатанный договор..

– Запоминайте, в каком положении спина должна быть зафиксирована, – велел он, без усилий приводя ее в вертикальное положение.

Ксения глубоко вздохнула, не слишком успешно пытаясь побороть приступ тошноты. С некоторым усилием она сосредоточилась и заглянула за плечо доктору: достать до пола, сидя на этой специальной кровати, она не могла, даже вытянув носки.