– Нет, ваша светлость, это не входило в мои намерения, – твердо сказала я. – Я верноподданная его величества. И руководствовалась мотивами сугубо личного характера.

Какое-то время герцог молчал. За окном на лужайке зачирикала какая-то птица. Ей ответила другая. Потом третья. Здесь было довольно много птиц. Кто-то, вероятно, подкармливал их.

Когда герцог Норфолк заговорил снова, речь его была осторожной и размеренной.

– Я не думаю, что вы со мной откровенны, госпожа Стаффорд. Не забывайте, что я для вас человек не посторонний, поскольку женат на вашей кузине, а потому от души советую: расскажите мне все как есть. И сделайте это прямо сейчас. Ведь следующий, кто будет задавать вам вопросы, вряд ли станет учитывать ваше происхождение и положение.

Я теребила руками платье. В чем, по мнению этих людей, состояла моя вина?

– Я сказала вам все как есть, ваша светлость, – проговорила я.

Дальше все произошло очень быстро. Он вскочил со стула, рука его резко взметнулась вверх – даже в глазах зарябило. Хлоп! Кнут ударил по деревянному столу в нескольких футах от того места, где стояла я.

– Тысяча чертей! У меня нет времени на ваши капризы!

Я не шелохнулась. И сэр Уильям с женой тоже не шелохнулись. Герцог стоял на прежнем месте, трясясь от злости.

– Отлично, Кингстон, давайте действовать, как планировали, – произнес он наконец.

Сердце мое забилось чаще, когда Кингстоны куда-то поспешили из камеры. Я услышала в коридоре мужские голоса, отдававшие приказы. Но герцог остался на месте. И за его спиной не появились бифитеры. Мы остались вдвоем. Он принялся вышагивать туда-сюда под окнами и морщил лоб, явно думая о чем-то весьма неприятном.

Пытаясь говорить как можно более смиренным голосом, я сказала:

– Ваша светлость, позвольте у вас кое-что спросить.

Его взгляд – неохотно, раздраженно – устремился на меня.

– Вы говорили о моем отце, – продолжила я. – Вы его видели?

– Ну, допустим, – крякнул он.

– В каком он состоянии?

– В каком состоянии? – Герцог некоторое время обдумывал ответ, наконец улыбка искривила его длинное лицо. – Скажем так: его больше нельзя назвать красивейшим из Стаффордов.

Поначалу я почувствовала боль, словно кто-то сильно ударил меня. Потом ощутила злость – она заполнила мое сердце, мой разум, все мое тело. Я едва могла дышать, видеть или слышать. Кончики моих пальцев от этих слов буквально окоченели.

Тут раздался приглушенный расстоянием звук распахиваемой двери – это вернулся сэр Уильям, один, без жены. Он принес что-то и отдал герцогу.

– Госпожа Стаффорд, я хочу показать вам это, – резко сказал Норфолк и положил на стол письмо Маргарет – то самое, которое я взяла с собой на Смитфилд. Ничего удивительного: они обыскали мое платье.

Герцог прочитал письмо вслух. Он с издевкой произносил слова своим хриплым голосом – точно таким же тоном он поздравлял меня с желанием стать монахиней и выражал скорбь по уничтоженным на Севере монастырям.

Пока Норфолк читал, я вспоминала, как мой отец охотился на кабанов. Убить кабана трудно, и поэтому он никогда не отправлялся в лес один. И когда отец находил зверя, слуги долго преследовали жертву, гнали, всячески сбивали с толку, меняя друг друга, пока наконец кабан, ослабевший и испуганный, не падал без сил в чаще и не умирал, заколотый пиками и ножами.

В камере Тауэра стояла напряженная тишина. Я поняла, что герцог закончил чтение, – он и Кингстон ждали моего ответа.

– Да, я захватила на Смитфилд последнее письмо кузины, – холодно произнесла я.

Герцог осторожно взял двумя пальцами еще что-то: ага, цепочка с медальоном Фомы Бекета, который много лет назад подарила мне Маргарет. За день до того, как отправиться на Смитфилд, я зашила медальон в подкладку кошелька, чтобы не потерять.