Бороться с ними было чрезвычайно трудно. В каждой верви по вооружённому заслону не поставишь, а пока весть до города дойдёт, шайки уже и след простыл. Ищи ветра в поле.

Вот и не искали. Проще новую деревню срубить или старую отстроить, нежели за десятком-другим степняков гоняться.

Опять же, в неволю эти шайки почти никого с собой не угоняли, дабы подвижность не терять. Одно дело самим на конях от погони уходить (награбленное на заводных навьючил и – айда!) и совсем другое с пешим полоном. Хлопотно это. Хлопотно и опасно.

А раз люди дома почти все, то и ладно. Заместо убитых бабы новых нарожают, а князь, глядишь, кликнет большой поход – тогда за всё сразу и посчитаемся с погаными. Ежели, конечно, те завтра сами не будут званы на союзную помощь против соседнего брата-князя.

В общем, не просто всё на Руси. Как всегда. Живи, хлеб жуй, на ус мотай, товарища выручай, себя не забывай. А там, как бог даст.

– Они с той стороны прискакали, – Первуша Жердь показал рукой на за реку. – Под вечер. Главного Тугариным зовут. Здоровенный, гад, на голову меня выше, а я, вроде, не малого роста. По-нашему хорошо бает. Так и сказал. Я, мол, Тугарин по прозвищу Змей. Завтра на закате чтобы куны приготовили. По десять со двора. Не будет – всю деревню спалим. А пока только твою избу, чтобы дошло, что не шутим. Выноси добро, мы не звери. И засмеялся, собака.

– Дали время собрать куны? – удивился Ждан.

– Им быстрота важна, – пояснил Алёша. – Налетели, застращали, полетели к другой верви. Потом к третьей. А если каждый дом самолично переворачивать, много времени уйдёт.

– Так и есть, – подтвердил Первуша. – К соседям они направились, в Луговое. Такая же вервь, как наша, пять дворов.

– Откуда знаешь? – спросил Алёша.

Первуша замялся, опустил глаза.

– Так мы сами им и сказали, – подала голос жена Первуши. – Они давай пытать, какие сёла рядом да как далеко. Мы отнекивались поначалу, а потом Тугарин хватил свекровь мою плашмя саблей по голове. Та на землю упала в беспамятстве, а он сгрёб Машку за волосы и говорит, – её уже не плашмя ударю, по-настоящему. Снесу башку девке, будет вам подарочек. Ну, мы и рассказали. И про Луговое, и про Старый Бор, что на полночь от нас.

– А куда деваться было? – поднял голову Первуша. Алёша увидел, как в глубине его глаз всколыхнулась и опала бессильная ярость. – Мать по сю пору лежит, встать не может, потолок с полом у неё мешаются, не знаем, жива ли ещё останется.

– Оклемается, даст бог, – сказал дед, пожевав губами. – Старуха у меня крепкая. В особенности на голову. Помню как-то…

– Батя, – с укоризной произнёс Первуша.

– А? Ну да, верно, не время сейчас… Вы, добры молодцы, скажите лучше, что делать будете?

– Когда, говоришь, поганые вернуться обещали, – переспросил Алёша вместо ответа. – На закате?

– Ага, – сказал Первуша. – Мы уже куны собрали. Едва наскребли. Да и то серебра не хватило, пришлось мехом добирать. Хорошо охотники у нас добрые имеются, а то бы совсем беда.

– Ясно, – Алёша поглядел из-под руки на солнце, которое только-только миновало высшую точку и начало склоняться к закату. – Кто, баешь, староста верви вашей?

– Дык… – Первуша переступил с ноги на ногу. – Я и есть староста. Люди доверили.

– Тогда слушай меня, староста. Сделаем так…

Всадники появились с полуденной стороны ровно в тот момент, когда солнце коснулось верхушек недалёкого леса.

Было их семеро.

Все хорошо вооружённые (сабли на боку, луки в саадаках, притороченных к сёдлам, тулы со стрелами за спиной), в стёганых доспехах, на крепких низкорослых степных лошадях.

Из леса они выехали рысью, но, как только оказались на виду, пустили лошадей в галоп и ворвались в деревню с лихим свистом и гиганьем.