– Это Грин.

– Да-да, – протянул Кор. – Ждал, что вы позвоните. У вас дьявольский талант убеждать.

– Подниметесь к нам или нам спуститься?

– Допишу отчет и приду. Планерка в девять?

– Да. Спасибо, доктор Кор. – Детектив положил трубку и взглянул на Карлина.

– Понял. Будет на планерке, предварительный отчет готов. Нам нужно дождаться лишь результатов токсикологии и ДНК, чтобы подтвердить личность.

Положив трубку, Грин достал сигарету, приоткрыл окно и, уставившись на туманный просыпающийся город, задумчиво закурил.

– Что с тобой? – наконец спросил Марк, не вполне отдавая себе отчет, уверен ли он в том, что время для этого вопроса подходящее.

Грин вздрогнул, будто его ударили. Медленно перевел на друга пронзительно-синие глаза. Несмотря на то что детектив выглядел отдохнувшим, от него за милю фонило напряжением. Карлин всегда ощущал его бездну, но неизменно списывал это на сложное детство в приюте и юность, проведенную на военной службе. А сейчас подумал, что, может, есть что-то еще? В синеве глаз Грина блеснула молния. Он опустил взгляд на изящные пальцы, напряг бицепс, накачивая мышцы напряжением, а потом сбрасывая его. За последние два года он раскачался, стал похож на машину для убийств. Длинные волосы сглаживали это впечатление. Избавившись от них, он будто проступил из тени. Снял маску.

– Все нормально.

– Мне можно сказать, Аксель. Ты видел меня в таком дерьме, которое не показывают даже личному врачу. Позволь мне отплатить тебе тем же.

Короткий обеспокоенный взгляд в глаза – и детектив снова смотрел в окно, медленно и мучительно затягиваясь. Выдохнув дым из легких, он проговорил:

– Я не понимаю. Не понимаю, кто и зачем. И почему вокруг так чисто. Как будто это большая инсталляция, спектакль.

– Многие психопаты склонны к театральным эффектам. Ведь именно по ним они входят в историю.

– Жертва без лица.

– Жертва без лица все равно что без имени, без личности, без прошлого.

– Как многие из нас.

20 августа 1987 года, четверг

Сегодня на сессии с одним из ребят говорили о масках, которые носят люди, и об играх, в которые волей или неволей эти люди играют. И впервые за эти долгие недели, в течение которых не поступало новых сведений об Акселе и не могла ни у кого спросить, что с ним и где он, я отчетливо прочувствовала то, что сама прячусь за маской. Помогая военным, поддерживая их, направляя их на пути проработки травм, я капля за каплей отдаю им свою жизненную силу. Когда пациент вкладывает в тебя все, что его разрывает, мы называем это «контейнированием». Он вкладывает, а ты перерабатываешь. Потому что можешь.

Так вот, я ответственно заявляю: не могу. Если ничего не изменить, я стану профнепригодна, потому что скачусь к сухой медицине. Это будет не терапия – просто консультации, просто фарма там, где она нужна. Я начну уклоняться от сложных случаев, потому что моя маска лучшего психотерапевта дает трещины. Я не хочу ее носить.

Я просто хочу узнать, что с Акселем.

4 сентября 1987 года, пятница

Я набралась смелости и подошла к руководителю базы. Раньше я видела его только один раз. Мощный мужик. На удивление молодой и привлекательный, но мощный, даже пугающий. Напросилась на прием и спросила, жив ли Аксель. Так и спросила. Стояла, краснея и бледнея под его холодным взглядом, понимая, что нарушила все мыслимые и немыслимые уставы. Он усадил меня на стул напротив своего стола, подал стакан воды, сел рядом. Думала, умру от страха, но что-то в нем меня успокоило. Он явно не собирался вопить на тему «это засекречено» или «а что вас связывает с моим офицером».