Заставит себя забыть.

Выключив воду, Аделина прислушалась, в дверь номера настойчиво стучали. Накинула банный халат, замотала волосы полотенцем. Несколько секунд сомневалась, открывать или нет, понимая, что там, за дверью, Орехов. Открыла.

После второго стремительного ухода Канарейкиной Геннадий Викторович еще крепче сжал кулаки и скрипнул зубами. Первый раз она выкинула номер в ресторане, просто не узнав его, второй раз – сказала, что якобы было все мило и, накинув халатик, оставила его со спущенными штанами.

Но Орехов так просто это не оставит, поэтому вернулся за реваншем.

– Значит, если у нас был секс, это ничего не значит?

– До тебя только сейчас дошло? Ты, Гена, вроде повзрослел, но остался таким же тугодумом.

– Канарейкина, не нарывайся на грубости.

– А то что? Ты мне угрожаешь? Я, между прочим, гражданка Франции, и не надо вот так со мной разговаривать.

– Франция далеко, а я близко.

Галич понимала, что нарывается на ту самую грубость, о которой говорил Гена, но уже не могла остановиться. Вот именно сейчас вся злость и вся обида, та, что копилась много лет, готова была обрушиться на этого наглого мужика, который возомнил себя царем и богом.

Орехов не понимал, что больше хотел: смотреть на то, как злится эта женщина, как при этом блестят ее глаза, как пикантно распахнулись полы халатика, открывая взору чуть больше дозволенного; или все-таки сорвать с нее этот халатик, нагнуть раком, отшлепать, а потом трахнуть.

Вариант был шикарный.

Гена так живо представил эту картину, стал возбуждаться, непроизвольно почесал пах, Аделина округлила глаза, наблюдая за движениями и открытой наглостью.

Но пока мужчина думал, как поступить, в кармане его джинсов зазвонил телефон. Орехов ответил, не глядя, заставляя Аделину молчать, прижав к ее губам свой указательный палец. Галич застыла, округлила глаза от такой наглости, но когда Гена ответил, насторожилась.

– Да, рыжая, да, говори, но обрадуй меня. Вася сделал харакири? Если нет, то я сам выпущу ему кишки за то, что он испортил горячее. Ага… И куда делся торт? Не знаешь? А вот я скажу тебе, куда я запихну все три яруса, когда сам найду его, – тебе и устроителю этой страной свадьбы. Карина, не беси меня и ищи. Отбой.

– Убери руки! И, прежде чем ты что-то скажешь, вспомни о моих словах. Я не твоя рыжая Карина и не буду бегать вокруг собачкой, виляя хвостиком. И не очередная твоя эротическая победа. Выйди из моего номера и закрой дверь.

Вот что-что, а ставить на место Галич умела, учителя были хорошие. Но слова давались трудно, Гена ей нравился, вот именно сейчас, в свои сорок лет, с отросшей бородой, широкими плечами, испепеляющим взглядом. То, как он играл желваками на скулах, как был напряжен, в нем чувствовалась сила, энергия, власть.

Именно это Аделина хотела видеть в своем мужчине. Но мужчины у нее все были не те и не такие.

Орехов ничего не ответил, подался вперед, но, резко развернувшись, хлопнул перед носом женщины дверью, размашистым шагом пошел на выход. У ресепшена остановился, посмотрел на Сашу, девушка улыбнулась. Здесь, наверное, весь отель и СПА уже в курсе, чем они занимались в массажном кабинете.

– Что-то еще? Может быть, вас пригласить на следующий сеанс массажа? Я бы отдалась в ваши, Геннадий, сильные и опытные руки.

– Не язви, а то твои милые фоточки твоему папе отправлю, чтобы родитель знал, чем его дочурка занимается и где проводит время. Отель его? Его, знаю, так что, Сашка, слушай меня сюда. Гостья из тринадцатого номера как съезжать будет, чтобы позвонила мне.

– Так завтра она отчаливает, такси просила заказать на утро, и смена уже будет не моя, – девушка обиженно надула губки, начала кусать кончик карандаша.