Женщина напряглась, но тут же расслабилась под нажимом рук и уверенными поглаживаниями в районе поясницы и ягодиц.

А может, правда, к чертям нормы приличия и моральный облик? Пора бы воспользоваться советами Барбары и открыть аморальные стороны своей сексуальной натуры. Выпустить джинна из кувшина, махнуть рукой и завести случайную сексуальную связь, о которой потом она будет вспоминать лежа на шезлонге под солнцем Мальдив или Кариб.

Как раз этого самого секса у Галич не было пять месяцев, да и то, что было, иначе как возней не назовешь. Низ живота уже в который раз свело сладкими спазмами возбуждения, Ада отчетливо чувствовала, как руки мужчины перешли на внутреннюю часть бедра, и как при этом стали набухать половые губы. Из груди готов был вырваться протяжный стон, но, до боли прикусив губу, Аделина сдержала его.

Господи, что о ней может подумать этот мужчина?

А не все ли равно, что он там подумает? Может быть он сам только этого и хочет?

Внутренние голоса начали спорить между собой, мысли путались, но желание, черт возьми, брало верх над здравым смыслом. Тело не обманешь и никакими игрушками его не удовлетворишь, нужен мужчина. Сильный и выносливый, страстный и неутомимый, а еще нежный, когда надо, заботливый, внимательный и любящий.

Но где такого взять?

Орехов дурел.

В прямом смысле этого слова.

Призраки прошлого, нарядившись в костюмы бесов, толкали в ребро и на все смертные грехи. Геннадий готов был взять эту женщину, не спрашивая ее согласия. Вот прямо так, чуть приподнять ягодицы, достать член, войти в нее по самые яйца. А она наверняка там, внутри, горячая и влажная.

Но вместе с желанием накрывала некая ревность. Ведь Канарейкина думает, что ее мнет другой мужик, тот самый, которому он дал красивую пятитысячную купюру и попросил погулять вдали часик, соврав, что это его жена, они поругались, и вот сейчас он хочет помириться. Мужик понимающе хмыкнул, пожал плечами и, забрав купюру, ушел гулять.

А эта развратница с шикарными формами уже стонет, когда он пальцами почти задевает ее голую киску. Давление явно подскочило, жар прилил не только к паху, но и к лицу, по спине Орехова стекали ручьи пота, так его не накрывало давно, со школы.

Ему нравилось гладить, мять, проводить скользкими от масла пальцами по гладкой коже, Аделинка стала другой, совсем другой. Да, кто-то скажет, что это все лишний вес, но Гена так не думал, он вообще не оценивал женщин по этому критерию. Женщина, по его понятию, должна источать сексуальность, чтобы ее хотелось трахнуть во все места и где угодно при одном взгляде.

Именно этого Орехов захотел, когда увидел за столиком у окна с бокалом красного вина красивую женщину, даже еще не понимая, кто она такая и что это его первая школьная любовь.

– М-м-м…

Аделина простонала, затем вздрогнула, затем резко повернулась, насколько могла, прикрывая грудь одной рукой. Массажист уже совсем обнаглел и начал просто ее лапать, она еще для себя ничего не решила – впадет ли она в грех или целомудренно прервет сеанс и гордо уйдет. Барбара после второго варианта покрутила бы у виска пальцем, назвав ее безнадежной дурой.

– Орехов! Черт! Что ты здесь делаешь? Ты совсем больной?

– О, так ты меня вспомнила? А всего-то надо было снять трусы, забраться на кушетку и позволить погладить себя во всех местах первому встречному! У тебя, Канарейкина, память в другом месте? Между ног?

– А ты как был пошляком и грубияном, так им и остался!

– Ты и это запомнила? Я рад.

Повисла долгая и тяжелая пауза.

Орехов пыхтел, как паровоз, пробирающийся сквозь Сибирскую тайгу, Галич кусала губы, тяжело дышала, от чего вздымалась и опускалась грудь, у которой были прикрыты лишь соски. В воздухе искрило напряжение, и начать сейчас строить из себя ученицу церковно-приходской школы значило бы признать свое очередное поражение. Пусть и не бегство, но явное фиаско.