Вскоре после построения, управившись с размещением солдат и устройством собственных квартир, у Тарлецкого начали собираться офицеры. Новые подчиненные Тарлецкого, ожидавшие, что действительно попадут на какой-то серьезный и нудный совет, увидев накрытый стол, одинаково, словно сговорившись, говорили: «О-о-о!!!». «Вот вам и штабной майор – нам всем поучиться!» – сказал майор Быков, появившейся в келье Тарлецкого одним из первых. Помимо новых сослуживцев по батальону были приглашены командир третьего батальона майор Перепелицын, полковые адъютант, казначей и квартирмейстер – совсем молодые подпоручики. Командира полка среди приглашенных не было: назначенный на место умершего Эмбахтина майор Пригара 2-й был сейчас за две сотни верст от Гольшан и о своем новом назначении еще даже не знал. Он командовал сводно-гренадерским батальоном 24-й дивизии, входившим в состав 2-й западной армии Багратиона, дислоцировавшейся под Волковыском. Зато пришел командир бригады полковник Вуич. Будучи шефом 19-го егерского полка и находясь при нем, полковник, как это было заведено, фактически им и командовал.

Судьба этого старого вояки делала его очень подходящим шефом для полка со «ссыльном» батальоном. Капитанский чин Вуич получил еще за штурм Измаила, участвовал в подавлении здешних конфедератов в 1794-м, отведал в 1807-м французской картечи и заслужил орден Святого Георгия. Но награду так и не получил. В недавней войне со Швецией он удерживал один из Аланских островов с батальоном егерей и четырьмя десятками гусар и казаков без единой пушки. Когда лед вокруг острова растаял, этот отряд оказался отрезанным от своих. Выдержав четырехчасовую бомбардировку с окруживших остров шведских галер, Вуич вынужден был сложить оружие. После заключения мира со шведами он предстал перед военным судом и был оправдан, однако рескрипт о его награждении за французскую компанию император так и не подписал, а производство в генеральский чин, давно заслуженный, год за годом отодвигалось.

Появление этого колоритного серба с живым мясистым лицом, отца-командира, очень уважаемого в полку, послужило сигналом к началу застолья. Вуич, как водится, пожелал новому штаб-офицеру удачной службы, с энтузиазмом за это выпил и тут же с искренним сожалением вместе с полковым адъютантом покинул компанию, успев перед уходом выпить за здоровье Государя Императора. Командир корпуса Дохтуров, разместивший свой штаб неподалеку в замке, собирал у себя всех командиров дивизий, бригад и полков, причем по какому-то действительно важному поводу.

За столом оставалось еще более двадцати человек. Офицеры, хоть среди них и не было никого, кто недолюбливал бы своего командира, после его ухода все же почувствовали себя еще более непринужденно.

Тарлецкий, устав улыбаться в ответ на поздравления, вместо которых, прощаясь со своими прежними сослуживцами, он выслушивал соболезнования, на какое-то время выключился из общей беседы. Теперь, медленно смакуя шампанское, он оценивающе рассматривал офицеров своего батальона. Больше других его должны были интересовать непосредственно ему подчиненные командиры рот[4], про одного из которых предстояло еще и составить заключение для особенной канцелярии. Как раз этот субъект и производил на Тарлецкого самое неприятное впечатление. Такой же, как он, новичок в батальоне старый капитан Княжнин. Единственный, кто промолчал и даже не улыбнулся, узнав, зачем он сюда приглашен. И сейчас этот выскочка с внешностью генерала и с солдатским загаром ни с кем не разговаривает, молча пьет ром, почти не закусывает. Однако и явного высокомерия по отношению к другим не выказывает, просто старается быть незаметным, что тоже подозрительно. «Между прочим, мог бы взять на себя половину расходов – в батальон-то назначен одновременно со мной» – подумал Тарлецкий с неприязнью.