Поэтому честно, добросовестно и упорно, именно – упорно, пытались вырвать ее оттуда всеми своими юношескими силами. Но, к сожалению, силы оказались не равны. Они четко знали, что есть три места, где не отвечают за свои поступки. Это детсад, дурдом и правительство. Но, между тем, правительство они не критиковали, так как это была уже политика. А они тогда о ней не думали. Им хотелось всего и сразу. Как в Древнем Риме – хлеба и зрелищ!

Левые деньги молодые люди ковали, отпуская налево дефицитное сырье пронырливым кооператорам, выбивая в министерстве дополнительные фонды. Вроде как излишки. Причем, все это было в рамках закона. Они как бы выполняли программу партии по развитию кооперативного движения, положив начало капитализации всей промышленности. Отпускали предприимчивым обувщикам сырье по государственным расценкам через бухгалтерию, как и положено, но зато хорошо наживались на откате. Если по-русски, то это выглядело примерно так. Один кооператив платил директору или его заму денежное вознаграждение в размере десяти процентов от суммы отпущенного товара. Другой кооператор предлагал месячный оклад в размере, скажем, тысячи рублей. Тогда в обиход вошло слово «штука». Это было достаточно много, так как оклад директора «Модены» составлял двести пятьдесят целковых, плюс уральские в размере пятнадцати процентов и премии, если они, конечно, были. У зама оклад составлял чуть меньше. Третий кооперативщик уговаривал наших друзей на процент от продажи обуви, выпускаемой его малым предприятием. И так далее. У директора Ивана Дементьева были свои дойные кооператоры, у зама Дмитрия Колесова – свои. И всем хватало. И все были довольны, включая покупателей. Любой большой бизнес начинается с маленького обмана. Это закон. Во всяком случае, другого пока никто не придумал. Как и то, что путь длиною в тыщу и более верст начинается с первого шага.

Через несколько месяцев такой плодотворной работы мечтательный директор Дементьев справил себе нулевую «девятку» вишневого цвета, как в известной песне. Он переплатил сверху всего лишь пару «штук» директору магазина «Автомобили», что на улице Островского.

Его заместитель был скромнее в желаньях: он спроворил себе японистый телевизор «Сони» с видеоприставкой, а также вертушку и магнитофон другой всемирно известной фирмы – «Акай»: качественную музыку шибко любил, был помешан на итальянской опере, зарубежном и советском роке. Когда-то он сильно увлекался джазом, но после того, как русский рок вышел из подполья, забыл о нем навсегда.

Он в детско-отроческие годы по ультимативному настоянию родительницы окончил музыкальную школу по классу баяна. Но считал, что на баяне играют только пьяные гармонисты на деревенских свадьбах в отсталых колхозах. Мама, конечно, хотела, чтобы единственный ее сынуля выучился на пианино, но оно очень дорого стоило: не по карману матери-одиночке. Поэтому он сам позднее освоился довольно сносно бацать на фортепиано. Купил даже ради этого синтезатор-самоиграйку еще одной японской фирмы – «Роланд». Иногда в минуты горестных раздумий он фортепьянствовал, наигрывая для себя в тишине «К Элизе» Людвига ван Бетховена, «Лет ит би» Пола Маккартни и бесконечно любимую им, как говорится, песню всех времен и народов, «Имеджин» Джона Леннона. Это были единственные фортепьянные мелодии, которые он выучил довольно сносно, беря уроки у пожилой концертмейстерши на пенсии, соседки по лестничной площадке. К баяну же он больше так и не притронулся.

А машина у него уже была: ее подарил первый тесть. Это была бежевая «пятерка», неплохой автомобиль, правда, не без недостатков, присущих всему советскому автопрому.