Когда нас вышвыривали из Чечни, я учился в 4-м классе 22-й школы г. Грозного. Осенью 1944-го меня приняли в 3-й класс школы рабочей молодежи. На весь класс была одна книга. Да и та – у учителя по предмету. Учились с 19. 30 до 23-х часов. А в восемь утра, как штык, без опоздания должен стоять у станка. Опоздал на 5 минут – лишают премии. На 10 минут – товарищеский суд. А если больше десяти минут – суд народный: могли посадить к параше, а могли уволить с работы за прогул и записать в трудовую книжку. Дисциплина была военного времени. На работу я добирался почти час – далеко жили.

В школе писал в «тетради» – сложишь газету «Прииртышская правда» и между строк пишешь. Ручки нет, достанешь карандаш или тростинку карагача (низкорослое степное дерево), привяжешь к ней перо нитками, а карандаш с одной стороны отстругаешь для рисования или чертежей. Чернил тоже не было: берешь сажу из трубы печной в пузырек, заливаешь керосином, подогреваешь. Из тряпок сделана сумочка, снаружи кармашек для пузырька чернил. Весь немудреный скарб положишь туда – и в школу. И все это берег как зеницу ока.

И так 8 лет работы и учебы одновременно…

В 1949 году я окончил курсы шоферов, как мой отец в 1929 году, 20 лет спустя, и получил права. Пришел на автобазу. Директор Дуганцов поручил меня главному инженеру. Тот повел в какие-то заросли – там еле нашли раму «ГАЗ-51», старую, ржавую.

– Вот твоя машина, – говорит главный инженер. – Соберешь, сделаешь и будешь ездить.

Выбора, естественно, не было, да и не могло быть в тех-то условиях. Здесь же на автобазе работал шофером мой отец Усман Хадж. У него тоже был «ГАЗ-51», старенький такой. Отец помогал мне. Да и ребята в коллективе подобрались дружные – каждый считал нужным подсобить мне, чем кто мог. Через 3–4 месяца моя «Антилопа-Гну» пошла в первый рейс. Со мной, конечно, «верхом». Мы с отцом на двух коломбинах этих возили зерно из Урджара и Маканчи. Это 200–300 км в один конец.

Зимой бывало совсем «весело». Кабины деревянные, с сифоном на семи ветрах, а метель-пурга капитально студила даже в тулупе. Дистанцию между авто держали не более 3 метров, а то мигом занесет снегом, и ты в холодном плену. Тогда зажигаешь примус и греешься, пока СНОГ (снегоочистительная машина) не придет. А она могла идти на выручку иногда два-три дня. Много было случаев, когда шоферы коченели, замерзали намертво.

Однажды, ранней весной, наш отец поехал за зерном в с. Караагач. Это 100–120 км от Аягуза. Нагрузили ему 63 мешка ячменя. Когда туда ехал, ледостав выдержал автомобиль без груза. А вот обратно… Словом, машина отца провалилась под лед. Благо, это недалеко случилось, километров 25–30. Повезло и в том, что вовремя узнали. Я взял длинный трос и на «ЗИС-150» поехал выручать отца. Со мной отправились двое шоферов.

Отец, в промокшем насквозь тулупе, сидел на грузе. В руках – монтировка на случай, если местные уркаганы захотят отбить груз. А таких случаев было много. Кроме этих ворюг, были звери пострашнее – волки. Голодные, они кружили вокруг машины, скалили зубы на отца и выли ночь напролет. Я голышом залез в воду, окунулся и закрепил трос за буксирный крюк. Вылез – и сразу в тулуп. «ЗИС» тотчас же вытащил авто. Отец сел в теплую кабину «ЗИСа», а я с другом, по-моему, Петром его звали, из Львова – в авто отца. И на буксире дотянули до гаража автобазы.

Мы часто возили в Бахты, на границу с Китаем, грузы, вроде для «Совсиньторга» (Советско-Синьзянский торговый консорциум). Там за руль наших машин садились пограничники и – на Китай. Оттуда «навьюченные» доверху уже китайским грузом наши авто вручали нам. С пакетом, запечатанным сургучом.