– Дядя, можно войти?!

Директор соскочил с места и почти подбежал ко мне.

– Сынок, что тебя привело ко мне? – присел он на корточки напротив меня. Я заплакал и выдавил:

– Дядя, наша мама, мои сестры голодные опухли, умирают, помогите! Наш отец Усман Хадж с первых дней войны бьет фашистов! Только я могу им помочь, возьмите меня на работу.

– Что же ты можешь делать?

– Отец – шофер, и я постоянно бывал с ним на работе, помогал, – и я стал называть номера слесарных ключей: 10×12; 12×14 и т. д. ряд. Смирнов сначала рассмеялся, а потом, еще крепче стиснув меня, вшивого оборванца, затрясся от резко нахлынувших слез. Он плачет, а я и так хнычу. Прослезились и присутствовавшие во время нашего разговора старики. Чтобы плакал чеченец!? Я был свидетелем этого нонсенса.

Смирнов вызвал главного инженера по фамилии Аксельрод и еще завскладом и магазином Марию.

– Вот этого парня, – распорядился он, – пристроить к Фомичу в инструментальный цех. А вы, Мария, ежедневно выделяйте из моего фонда по одной буханке хлеба семье мальчика.

Я был на седьмом небе от счастья. Целая буханка хлеба! Поясню, что буханка – это огромная круглая сдоба. Ох, дорого она стоила в те голодные времена! Одновременно нам выдали хлебные карточки на всю семью – еще одна такая же буханка хлеба! Кроме того, Смирнов распорядился разрешать мне ежедневно со склада брать бесплатно копченую рыбу (завод шефствовал над Алакульским рыбзаводом).

– Пусть берет, сколько сможет унести, – так прямо и приказал.

С этими дарами мы с бабушкой вернулись в клуб – нашу обитель. Наша мама собралась с силами и тихо произнесла:

– Хаважи (так она меня звала), дашь мне немного хлеба?..

Я заплакал навзрыд. Положил все перед ней и сказал:

– Бери, мама. Это все тебе!

Отломив кусок хлеба маме, бабушка раздала всю нашу провизию, поровну поделив между всеми, кто был в клубе. И так продолжалось до тех пор, пока эти бедолаги не стали зарабатывать сами и не отказались от нашего пайка. Аллаh (с.в.т.) спас.

Мы выжили. Выжили, несмотря на то, что шансов на это было немного. Да что там, их не было совсем. Как только чуть-чуть ожили, мы первым же делом позаботились о захоронении трупов. Собирали их и свозили. Бабушка Ану Хадж и Лугни Али из Урус-Мартана обмывали, готовили их на упокой, а мы свозили в траншеи. Закапывать отдельно, каждого в одну могилу, были не в силах. Да и не было там кладбищ для чеченцев.

Ни земли, ни кладбища…

…Многие чеченцы использовали для еды отходы из кухни воинской части, что стояла на окраине Аягуза. В Аягузе пленные японцы строили электростанцию. На их кухне и в столовых отходы были поприличнее. Кожура картофеля, овощей, кости – все шло в наше скудное меню. Их переваривали и делали бульон. Ходили на мясокомбинат, подбирали и там отходы. Даже кожу животных варили! На зерновом элеваторе доставали зерноотходы с трухой. Так и выживали. Так и выжили. В любом случае, за все время я не видел чеченца-попрошайки. И потому вдвойне горько видеть сегодня чеченских бедолаг, которые из-за войны, развязанной Ельциным, унижены до такой степени, что вынуждены, забыв о чести, просить подаяния… Этого требовали янки… (См. доктрину А. Даллеса здесь впереди.)

На Аягузском авторемонтном заводе работал дружный многонациональный коллектив. В основном, беженцы от войны (ВОВ). Благодаря Аксельроду, Фомичу и Клепикову – специалисту на все случаи жизни – я быстро освоил профессию слесаря-ремонтника. Выучился, как когда-то мой отец, ремонтировать ходовую систему грузовика «ГАЗ-51». Кроме того, научился токарному делу (шлифовал блоки моторов на фрезерном станке, нарезал пазы для колец в поршнях и кольца для них).