Помимо одежды Грише выдали два предмета, над назначением которых он бы сломал голову, если бы не объяснили что к чему. Первый предмет был большой деревянной пробкой в форме песочных часов, а второй шнурком, длиной сантиметров тридцать. Гриша долго вертел в руках эти штуки, даже попробовал пробку на зуб, но так и не смог понять, как они могут пригодиться ему в нелегком лакейском деле. Но тут, на его счастье, инструктировавший его надзиратель, сказал:

– Самое главное запомни, животное: испражняться на территории усадьбы запрещено.

– Всем? – испуганно спросил Гриша.

– Только крепостным, – ответил надзиратель, и ударил Гиршу палкой.

– А как же быть? – потирая лоб, проворчал Гриша.

– Утром пораньше проснешься, сбегаешь наружу – оправишься. И терпи до ночи, пока господа спать не лягут. Тогда можешь еще сбегать.

– Охренеть! – с нервным смешком выдал Гриша. – Тяжела доля крестьянская. Только ведь не всегда вытерпеть-то можно. Иной раз так на клапан придавит, того и гляди сорвет его вместе с резьбой. Да и спереди тоже может протечь, как ни крепись.

– Дабы такого непотребства не случилось, – сказал надзиратель, – тебе даны терпежные принадлежности. Вот это – надзиратель указал на пробку – задняя затычка. А это, – он указал на шнурок, – уддавка. Дабы кал зловонный из тебя в присутствии высоких господ не посыпался, ты с утра пробкой себе жопу затыкай, а уд завязывай шнурком потуже, дабы не протек.

Гриша с ужасом посмотрел на пробку, которую только что грыз. Надзиратель добавил:

– Гордись! Тебе достались терпежные принадлежности Яшки лакея, а ему они достались от его предшественника, лакея Матвея. Вот уж до чего был преданный человек. И умер как герой: у господ званый ужин был, а Матвею в уборную приспичило нестерпимо. Не пошел! Задницу себе зашил капроновыми нитками, и до последнего господам прислуживал. А как барина спать уложил, вышел за ворота усадьбы, перекрестился да и упал замертво – каловым напором ему кишечник разорвало. Вот какой человек был!

С омерзением отплевываясь во все стороны, Гриша простонал:

– Так эта пробка побывала во всех лакейских жопах?

Стукнув Гришу еще раз, надзиратель сказал:

– Гордись, животное! Матвей, Яшка… Да таких холопов днем с огнем не сыщешь. Матвей-то и вовсе был искусник. Барские стегна до блеска вылизывал, никакой бумаги не требовалось. Барин как шел по великой нужде, так и Матвея с собой кликал. Еще и прозвище ему дал заморское – биде.

– Неужели во всей усадьбе нет ни одного туалета? – цепляясь за последнюю соломинку, спросил Гриша, после чего получил по башке в третий раз.

– Какой тебе туалет? – рявкнул на него взъярившийся надзиратель. – Ты что, скотина гнусная, хочешь своей грязной жопой на тот же стульчак воссесть, на который барин свои белы ягодицы опускать изволит? Али хочешь свой кал холопский в тот же унитаз извергать, в какой господин изволит свои кишечные сокровища откладывать? Или же ты хочешь, погань мерзкая, провонять всю уборную господскую? А ежели туда, опосля тебя, барыня молодая зайдет?

– Можно подумать, ее какашки фиалками пахнут, – чуть слышно проворчал Гриша, и в очередной раз получил по лбу палкой.

– Пробку в жопу, веревку на уд! – бескомпромиссно потребовал надзиратель. – И завяжи потуже. Буду проверять.

Громила удалился, на прощание еще раз стукнув Гришу палкой. Скрипя зубами от злости, Гриша прорычал сквозь зубы:

– Десять миллионов долларов, вилла на Канарских островах, самую крутую тачку, какая только есть, и двадцать три фотомодели. Двадцать три! Не моделью меньше! И чтобы все блондинки. Плюс Ярославна на одну ночь. Иначе хрен я соглашусь продолжать этот идиотизм.