Тут ведь, понимаешь, какая штука, какая заковыка неприятная, сначала Бог умер, об этом Ницше сообщил, как ты знаешь, а теперь, как сообщил Козлов еще и сюжет преставился.

Так вот, я и подумал: а о чем же бедному писателю теперича писать, когда ни Бога нет, ни сюжета?

Что остается-то? Один только сквозняк.

– «Не пойму, когда ты говоришь серьезно, а когда иронизируешь, – обиделась Настя.

«Так вот если ты иронизируешь, то напрасно, почитай, например, «Нехудожественные достоинства», или «Раздумчивый день» там сюжета вообще нет.

– «А что есть» – спросил я, отпивая из чашки облепиховый чай.

– Состояния, – ответила Настя, подумав несколько секунд.

– А, – отозвался я, кивая, – если состояния, тогда, конечно.

– Я смотрю ты опять съязвить пытаешься, – Настя перестала мешать свой чай, и положила ложечку на стол со звоном, затем она откинулась на спинку стула, скрестила руки на груди и наставила на меня свой синеокий взгляд.

Мне очень нравились ее большие глаза с длинными густыми, я бы даже сказал пушистыми ресницами.

Когда она смотрела на меня вот так, прямо, что называется во все глаза, мне казалось, что синева зальет мир.

Я про меж себя так и прозвал ее – синеокая девушка.

Потом, когда мы стали близки, я величал ее многими нежными именами, но особенно в ходу у меня были производные от этого, самого первого прозвища.

Так, я иногда приговаривал, целуя ее ушко: синеок обыкновенный, в красную книгу занесенный.

Она обижалась, говоря, чтоб я перестал, поскольку у нас не в мире животных, а я не Дроздов.

Впрочем, сквозь напускное негодование, всегда проглядывало внутренне довольство, ей было приятно, что она своим существованием заставила меня поэтизировать жизнь.

В тот холодный вечер, когда мы сидели в кафе, утешаясь пирожными и облепиховым чаем, до признаний и нежностей было еще жить и жить.

Наши отношение того периода еще не вызрели во что-то подлинно позитивное и были весьма поверхностны и формализованы.

– Ни сюжетом единым жива литература, – вымолвил тогда синеок, с вызовом глядя мне в глаза.

Вместо ответа я сделал шумный глоток, пряча в чашке с чаем свою улыбку.

Время шло, наш с Настей совместный путь до метро после очередной дозы писательской премудрости, которую мы получали в шесть вечера по вторникам, четвергам и субботам, постепенно превратился в гуляние вдвоем по вечернему городу.

Порою мы так увлекались, что едва успевали сесть на заветный поезд до закрытия подземелья.

Настя ударными темпами ликвидировала мою неграмотность по части современной литературы: знакомила меня с именами известных писателей современности, и их главными произведениями.