По меркам большинства, Соломон был весьма странным ребенком. И дело не только в агорафобии. Взять, например, его привычки в еде: он категорически отказывался есть продукты зеленого цвета и всерьез боялся кокосов. Большую часть времени Соломон расхаживал полуголым, со спутанными волосами и красной полоской от ноутбука на животе, оставшейся после уроков или просмотра фильмов онлайн. И хоть он не любил играть в видеоигры, но мог часами смотреть, как в них играет отец.

Ах да, еще Соломон размышлял вслух. Не всегда, но часто, так что родители не удивлялись, заслышав, как сын лепечет что-то, понятное только ему. В день встречи с Лизой Прейтор мать Соломона вошла в его спальню как раз в один из таких моментов.

– Если не к, то иди от, – бормотал он, сидя за столом и не подозревая, что в комнате кто-то есть.

– Какой идиот? – спросила мама.

Соломон медленно развернулся. Его щеки порозовели, но румянец быстро сошел. После стольких лет, проведенных бок о бок с родителями, его трудно было чем-нибудь смутить.

– Помнишь девочку, о которой я говорила? Новую пациентку из твоей школы?

– Лизу… как там ее?

– Прейтор, – подсказала мама. – Она очень тобой интересовалась, задавала кучу вопросов.

– Смотрю, ты не можешь ее забыть. Намекаешь, что мои коренные не так хороши? Хочешь меня обменять на что получше?

– Вполне возможно.

– Так, значит, она задавала кучу вопросов обо мне? Звучит пугающе.

– Ничего пугающего в ней нет. Не в меру любопытна, пожалуй. Разве тебе не приятно, что кто-то думает о тебе?

Соломон не знал, что на это ответить. Кто-то думал о нем. Ух ты. И что теперь? На бранч[3] ее пригласить?

– Возможно.

– Тебе не помешает завести пару-тройку друзей.

– А мы с тобой разве не друзья? Нашей дружбе пришел конец? – произнес Сол грубым голосом, подражая гангстерам из кино.

– Твои единственные друзья – люди среднего возраста, к тому же это твои родители. Так не должно быть.

– Не вижу в этом ничего плохого, – заявил Соломон.

– Господи. – Мать прижала обе ладони к его щекам. – Ты безнадежен, прямо как твой отец.

Валери Рид жила со взрослой и юной версиями одного мужчины – интроверта-минималиста, державшего все чувства в себе и обожавшего всякую ерунду. Она присоединялась к их еженедельным просмотрам старой научной фантастики и даже вела по окончании фильма серьезные беседы, но любила шутить, что предпочла бы этим киносеансам выдергивание зубов. Понимаете, да? Ну еще бы.

– Ты мог бы возобновить общение с кем-то из школьных друзей и болтать с ними онлайн.

– Зачем мне это, мам?

– Ну не знаю… так будет веселей, – ответила мама.

– Мне и так вполне весело.

– Ладно, – она махнула рукой и зашагала к двери, – мне еще счета оплачивать.

Соломон задумался, будет ли он когда-нибудь оплачивать свои счета. Выходить из дома он не планировал. Ни под каким предлогом. При этом уже в шестнадцать его грызла совесть за то, что он бесконечно торчал дома и намеревался продолжать в том же духе и впредь. Он знал, родители не из тех людей, что до старости сидят на одном и том же месте. Им хотелось увидеть мир и, может быть, переехать куда-нибудь, выйдя на пенсию. Порой, особенно в те дни, когда мать намекала на то, что ему вроде бы чуть лучше, Соломону казалось, что он был не только главной, но и единственной проблемой в жизни своих родителей. И он не желал, чтобы ради него они приговаривали себя к пожизненному заключению.

После того как мама ушла, Соломон вернулся к школьным урокам. Обычно он лез в интернет и искал информацию там. По внешнему миру он особо не скучал. Вспоминал разве что Target[4]