– Некоторые отцы тоже не знают, – выпалила Настя.

– А некоторые дочери еще слишком маленькие… Кстати, в школьных стенах называй меня Восторком Христофоровичем.

– И почаще на «вы»? Неужели ты будешь теперь делать вид, что меня не знаешь, раз не ведешь у нас уроки?

– А вот и познакомились! Я уже многое о тебе знаю: ты – Настя, твой отец не представляет, где ты учишься, а мама не знает, во сколько тебя встречать…

– Да, – вздохнула Настя, – маму придется ждать… А я думала: мы сейчас с тобой на машине поедем…

Они уселись напротив зеркал, совершенно одинокие, но созерцали свои отражения не без удовлетворения.

– Увы! У меня еще будет литература в пятом классе. Кстати, их прежняя учительница взяла с этого года ваш класс.

– Почему же ты не взял?

– Ну уж нет! Спасибо. Я не могу работать на первом классе – к сожалению, не умею общаться с семилетками.

– О! Все-таки ты не будешь со мной разговаривать… Сегодня все к этому сводится!!

– Буду, Настя! С тобой я и раньше общался.

– А тогда у тебя уже есть опыт работы с маленькими детьми!

– С тобой лично, Настя! А не вообще с детьми. И почему ты решила, что я с тобой работал?

– Потому что мама сказала, что ты должен заменять мне отца, когда нет папы… А папа сказал, что быть отцом – это работа…

– Ой, какой ужас! Твои родители даже перед тобой как на ладони. Они, действительно, друг друга стоят…

– Ага! Вот теперь ты критикуешь старших!

– Помилуй, Настя. Что тебе делать в развивающей школе? Ты уже и так… вполне… ничего себе!

– Куда же мне идти?

– А наверное, в клуб веселых и находчивых…

Тут он представил, как Данаев, родившийся на три недели раньше него, уже, оказывается, ему старший. Хотя, конечно, и собственными их руками, и перстами судьбы всегда планида оборачивалась так, что первый увидевший свет словно присвоил себе какую-то часть энергетического потока и проживал полторы жизни – за себя и немного наперед за другого. «А потом я плелся за ним на веревочке и доживал брошенные мне фрагменты его жизни. И даже Настя – тоже мне подарок через третьи руки…»

Высокая женщина в наглухо закрытом бежевом плаще, заметив их еще с лестницы, приблизилась смущенно и несмело; лицо ее при этом напоминало непроницаемую строгую маску, и в свои тридцать три года она выглядела на сорок.

– Здравствуй, Восторк…

– Здравствуй, – ответил он ей без особых чувств в голосе. Ее появление уже не было столь удивительным для него. Антония попыталась дотронуться до Насти, но дочь ловко вывернулась и побежала прощаться с какой-то Аленой. Восторк медленно поднялся, не отводя от нее взгляда, не отрывая непристойно-любопытных глаз, будто сравнивая ее внешность с тем, что было раньше. Она отвечала ему безмолвной тоской и усталостью и не выдерживала прямого взгляда, что говорило только о том, что ей тяжело на него смотреть, либо она привыкла видеть совсем иное в его лице.

– Он не писал тебе? – спросила она, предварительно вздохнув.

– Он! – скептически повторил Немеркнущий. – Так говорят о надоевших мужьях.

– Иногда так приходится выражаться и надоевшим женам. Потому что стыдно и мерзко. Почему он не сообщит о своих обстоятельствах? Я бы освободила его…

– Антония! Вот у тебя есть то, что есть, и не думай о Трое больше, чем нужно. Я подозреваю, что он даже не догадывается, что его ящик блокируется. Мои все письма возвращаются назад. А ты спокойно бы занималась собой, не идет тебе это новое страдание, которое ты себе придумала…

– Взрослый стал? Разбираешься?

– А ты тоже считаешь, что Трой вырос раньше, чем я?

Конец ознакомительного фрагмента.