– Лиза, держись. Я подумаю, что можно сделать.

На лестничной площадке между четвертым и пятым этажом Лена вдруг остановилась. Недолго поразмыслив, она вернулась в подвал, но Лизы там уже не было. Лена побежала в комнату к консьержке. Дверь была открыта. В углу комнаты, за столом, заставленным папками, сидела женщина, одетая в строгий, но элегантный костюм, который подчеркивал ее мощную фигуру. Никаких излишеств или безделушек, только нейтральные тона и лаконичный стиль. Этот наряд словно говорил о ее деловом подходе к жизни. Загадочные глаза, скрытые за очками, проникали в самую глубину души и были полны сурового, абсолютного неодобрения.

– Вы привлекаете к себе много внимания.

– Мирного неба.

– Представьтесь, пожалуйста.

– Елена, номер идентификации 163. Квартира 117.

– Какую информацию вы хотели бы получить?

– Я прошу вас выписать мне разрешение на посещение жителя этого дома.

– Полагаю, это Елизавета 413.119?

– Да.

– С какой целью?

– Поддержка в трудной жизненной ситуации.

– Минутку. Подпишите это.

– Держите. Я должна вас уведомить, что копия разрешения идет в синий сектор.

– Хорошо.

Лена спешила подняться на свой этаж, мысленно представляя, как будет утешать Лизу и слушать ее, обнимать и успокаивать. Она постучала в дверь. Лиза резко ее открыла.

Заплаканные глаза ее были красными, пахло пόтом и горелой плотью.

– Я получила разрешение. Позволь мне войти. Мы разберемся…

Лиза вдруг перешла на крик:

– Чем я только думала, когда доверилась тебе! Теперь они мне точно не отдадут дочь. Если на себя наплевать, то подумай о сыне, а меня уже не спасти!

– Но я…

– Мне в ночную смену. Прощай.

Лена не успела ничего сказать, как перед ее носом захлопнулась дверь. Поразительно, как дом, пребывающий в сонном молчании, способен говорить. Все всё знают, слышат, видят, несмотря на стены и перегородки, словно единый живой организм. Открываются двери-рты, и из них вытекает информация. Лена оглядела этаж: «Со мной живет взрослый сын, но сколько детей прячется за этими дверьми! Некоторые из них считают, что мир ограничен этой крохотной коробкой, в которой они существуют, причем тихо и незаметно, до девяти лет, а потом, как раки-отшельники, понемногу выползают наружу из своего панциря, удивляясь и восхищаясь тем, что видят вокруг».

Лена продолжала стоять у квартиры 119, положив руки на пояс. Тяжело вздохнув, она задрала вверх голову. Камера, висящая под потолком, встретила ее взгляд красными точками, выстроенными в кружок, после чего женщина спешно покинула коридор.

Измеряя шагами комнату, Лена мысленно представляла себя, стоящую перед стражами синего сектора. Врать не имеет смысла, да и навряд ли придется что-то говорить, все очевидно, придется понести наказание. Она опустилась в свое кресло, взяла в руки Библию, немного обгоревшую со стороны переплета во время войны, прижала к груди и закрыла глаза. Мысли кружились в воздухе, не позволяя сосредоточиться в молитве, и вскоре захватили власть над Леной. За дверью послышался шум сборщиков коробок с консервными банками.

Время медленно стирало этот тревожный день, начавшийся так размеренно и спокойно, растворяя его в чем-то, что люди назвали «прошлое». Говорят, что оно не властно над нами, но это не так. На морщинистом лице, грязных волосах, сгорбленной осанке, в потухших глазах Лизы отпечатались дождь, поглощающий гладь куртки и картонной поделки, сделанной в подарок маме, которая забыла забрать ее из сада домой; кровь, брызнувшая от удара в нос на белый разлинованный тетрадный лист за тройку от пьяного отца; долгие годы тяжелого труда на металлургическом заводе; бомбы, ровняющие родной город с землей; слезы по умершим на ее руках родным; неизвестность о местонахождении дочери, единственного светлого лучика в ее жизни. Последнее, судя по всему, сломало ее окончательно. Произошедшее накладывает отпечаток не только на нас, но и на тех, кто связан с нами, и после того как Лена расскажет сыну о своем сегодняшнем поступке, его жизнь уже никогда не будет прежней.