После этой знаковой битвы (не пионеров разбили, а матёрых хулиганов, выживших ни в одной десятке уличных мясорубок), Ведун устроил посвящение воинов в актив банды. Выстроив всех в линию, он прошёлся перед парнями туда-обратно, остановившись прямо посередине шеренги. Е*анавты стояли помятые, но довольные. У кого нос набок, у кого глаз заплыл, а кто, не досчитавшись передних зубов, злобно щерился на командира.

– Не ждите ничего хорошего. Учтите, вы все, и те дураки, кто захочет к нам присоединиться, всегда так будут выглядеть. Запомните – всегда. Никаких пряничков, одни увечья. Я – это вы, вы – это я! – Потом, через пару лет, на выпускном в "Пламени" этот лозунг зазвучит в ушах Тимура по-другому, заиграет красками иного смысла, а пока он орёт вместе со всеми: "Я – это вы, вы – это я!". – С образом уличного вождя в душе.

– Судьба благоволит сильным! А теперь марш, марш…

Через две недели после битвы на свалке кривая свела банду Ведуна с толпой гуков. В парке на полянке схлестнулись две силы – Европа и Азия. Гуки, подогретые выпивкой (хотя вера им запрещал, но столица кого угодно развратить может) дерзко полезли на рожон. Их в два раза больше, чего же не проявить агрессию? Полезли и нарвались. За пять минут от них мокрого места не оставили. Большинство сбежали, так и не вступив в драку, увидев, чем дело обернулось для самых смелых из них, прыгнувших первыми. Кого-то из гуков завалили. Одну личность с раскосыми глазами взяли в плен. Обмякшего гука, чернявого и мелкого, ватага молодчиков утащила с собой. Допрос проводил Ведун. Вождь проводил, а Тимур смотрел, не отворачивался, учился.

Гука поставили на колени, отобрали телефон. Обойдя его по кругу несколько раз, Ведун обратился к гуку напрямую:

– Не советую делать вид, что ты по-русски не понимаешь. Понял? – начал Ведун спокойно, без нервов, говорил, как с давним приятелем.

– Да.

– Хорошо. Раз ты такой понятливый, называй своих дружков с кем сегодня тусовался. Имена? Где живут? Где работают?

– Я их не знаю никого. Сегодня у метро познакомились.

– Ха ха. А начал хорошо. Пи*да тебе, дурочка, – Ведун не грозил, он обещал. Знал эту его повадку Тимур, успел повидать за три месяца всякого кала.

– Не знаю. Ничего не знаю. Не знаю, – затвердил, как заведённый, гук. Он боялся, страшно боялся, но проявил завидное упорство. Многие бы на его месте сразу, обосравшись, выложили бы всё, что знали, и что нет.

– Хорошо. Своё-то имя не забыл?

– А?

– Тебя как зовут? – Ведун начал поддавливать. Вначале он давил голосом, а потом…

– Баглан.

– Баклан? – переспросил Ведун, а ребята заржали.

Гук яростно замотал головой, повторив:

– Баглан, Баглан, Баглан.

– Угу, – согласился Ведун. – Так вот уважаемый, Баглан, колись, кто с тобой был, а? Не хочешь. Смотри, пожалеешь.

Ведун стоял к пленнику боком: резко развернувшись, он надвинулся на него. В его кулаке сверкнуло шило. Как он успел его незаметно ото всех достать? Загадка. От запугивания Ведун перешёл к прямому действию. В бровь – раз, раз; из проколов показались капли чёрной крови. Гук закрыл лицо ладонями.

– Не ссы, Баглан, врать не буду, глаза не выколю, хотя мог бы, – так же быстро успокоившись, как и возбудившись, проговорил Ведун.

Парни, стоящие вокруг, дышали тяжело, многим не нравилось то, что происходило, но только не Тимуру.

– Лёшенька, дай-ка мне напильник, – попросил у толстячка идеолога простейший, надежнейший инструмент по развязыванию языков Ведун. – Не мнись. Знаю, у тебя всегда есть.

Лёшенька, пыхтя и краснея, полез за пазуху, вытащив короткий напильник с вершиной, обточенный в узкий клин. Такая примитивная заточка: глубоко засадить невозможно, а вот боль причинить, рану раскурочить всегда пожалуйста.