– Приехали все-таки, сволочи! Братцы, готовимся, по моей команде открывайте огонь!

С западной стороны дороги Немой подпрыгнул, хлопнув себя по заду. Несколько десятков солдат наклонились, похватали оружие и улеглись на пологом склоне.

Стало слышно гудение моторов. Отец улегся рядом с командиром Юем, вытащив тяжелый браунинг, запястья затекли и горели огнем, ладони вспотели и стали липкими, мышца между большим и указательным пальцем сначала дернулась, а потом ее и вовсе свело судорогой. Отец с изумлением наблюдал, как небольшой участок плоти размером с абрикосовую косточку ритмично трепыхается, словно там спрятан цыпленок, пытающийся выбраться из скорлупы. Он не хотел, чтобы кисть дрожала, но поскольку сжал пистолет слишком сильно, то следом затряслась вся рука. Командир Юй легонько надавил ему на спину, кисть перестала дрожать, и отец переложил браунинг в левую руку, но пальцы правой скрючило так сильно, что они целую вечность не могли распрямиться.

Грузовики стремительно приближались, увеличиваясь в размерах, из глаз размером с лошадиное копыто на мордах грузовиков лился белый свет. Громкий гул моторов, словно ветер перед внезапным ливнем, принес с собой незнакомое волнение, которое давило на людские сердца. Отец видел грузовики впервые в жизни и гадал, чем питаются эти чудища, травой или кормом, пьют воду или кровь, ведь они бегали даже быстрее, чем те два наших молодых сильных мула на тонких ногах. Луноподобные колеса быстро вращались, поднимая облака желтой пыли. Вскоре стало видно и что перевозили в грузовиках. На подъезде к каменному мосту автоколонна замедлила ход, желтый дым, тянувшийся за машинами, переместился вперед, скрыв за пеленой два десятка японцев в коричневой форме и блестящих стальных шлемах. Только потом отец узнал, что эти шлемы называются касками. (В одна тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году, когда началась массовая выплавка стали[31], у нас конфисковали все котелки, и мой старший брат стащил одну такую каску из груды металлолома и подвесил ее над очагом, чтобы кипятить воду и готовить еду. Когда отец зачарованно смотрел, как в огне каска меняет свой цвет, его глаза обрели торжественно-печальное – как у старого коня – выражение.) На двух грузовиках, что ехали посередине, были свалены небольшой горкой белоснежные мешки, а в последней машине, как и в первой, стояло двадцать с чем-то японцев в стальных касках. Колонна подъехала к насыпи, неспешно крутившиеся колеса казались громоздкими, а квадратными мордами грузовики напомнили отцу голову гигантской саранчи. Желтая пыль постепенно оседала, а из задней части машин вырывались клубы темно-синего дыма.

Отец вжал голову в плечи, холодок, которого он доселе не испытывал, от ступней поднялся в живот, собрался там в комок и давил изнутри. Ему ужасно захотелось по-маленькому, он с силой сжал ягодицы, чтобы не обмочить штаны. Командир Юй строгим голосом прикрикнул:

– Ну-ка не ерзай тут, постреленок!

Отец не мог уже терпеть и попросил у названого отца позволения сходить отлить.

Получив разрешение, он отполз до гаолянового поля и с силой выпустил струю мочи, такой же темной, как гаолян, и обжигающе-горячей. Он почувствовал неимоверное облегчение. Отец невольно окинул взглядом лица партизан – все они были свирепыми и страшными, как у статуй в храмах. Ван Вэньи высунул язык, глаза его остекленели, как у ящерицы.

Грузовики, как огромные настороженные звери, поползли вперед, затаив дыхание. Отец уловил исходящий от них запах. В этот момент бабушка в насквозь мокрой от пота красной куртке и пыхтящая от натуги жена Ван Вэньи вышли на извилистую насыпь вдоль реки Мошуйхэ.