того, чего не было»242. Другой участник Гражданской войны в 1929 году заявил: «В отношении хвастовства можно сказать одно, что у многих партизан это… какая-то больная струнка»243. Однако заметная часть довоенных мемуаров красногвардейцев, партизан, подпольщиков носит достаточно объективный характер, поддается перепроверке, откровенна в описании проблем, касается малоизвестных эпизодов и обладает особой ценностью.

Т. Г. Рагозин, один из видных партизан армии А. Д. Кравченко, понимая ущербность своих опубликованных в 1926 году мемуаров «Партизаны Степного Баджея»244, специально для архивного хранения написал интересные дополнения, прямо названные «Тяжелые моменты в партизанской армии». Первый абзац этой небольшой рукописи гласит: «…мне хотелось бы остановиться на более тяжелых моментах [истории] армии… а такие моменты были[,] и я о них сказал в книжке мало или умалчивал. И вот что в эти моменты у нас там было[,] мне и хотелось бы высказать[,] не замазывая истины. Поистине, это были очень горькие и печальные минуты…»245 Только в 2021 году было обнародовано драматическое признание другого предводителя енисейских партизан, А. Т. Иванова: «Как оглянешься назад, [видишь столько] ошибок, легкомыслия, мелкого самолюбия, и сердце сжимается, и перо выпадает из рук»246.

Следует отметить особую ценность лежащих в архивах – и пока недостаточно используемых историками – обширных мемуаров И. В. Громова, Р. П. Захарова, К. И. Матюха, И. Я. Огородникова и других видных партизан. Но и в менее объективных и подробных воспоминаниях попадаются ценные исторические фрагменты, относящиеся к так называемой ненамеренной информации. Полезными оказались даже очень тенденциозные мемуары – вроде воспоминаний А. Н. Геласимовой, которая была известна подделыванием свидетельств о собственном героическом прошлом (сохранился протест рядовых партизан Кузбасса по поводу того, что Геласимова называла себя, а не Шевелёва-Лубкова организатором партизанского движения, тогда как на деле до декабря 1919 года она и ее муж П. Ф. Федорец в нем не участвовали, отчего «Федорца и Геласимову массы не знали»247) и чуть ли не 20-кратным завышением численности «армии» под командованием Шевелёва-Лубкова248.

В одном из мемуарных очерков Геласимова упоенно фантазирует, как в октябре 1919 года при атаке на село Крапивино командовавший отрядом Г. Д. Шувалов-Иванов был ранен и атаку возглавила она, как пулеметчик убил ее вороного, как, упав с коня, она потеряла сознание, но сразу очнулась и побежала на белых с криками «За Советы, товарищи! Вперед!» Разумеется, ее героический порыв увлек партизан: «За мной слышался топот массы людей»249. Однако при описании эпизодов красного террора и конфликтов в повстанческой среде Геласимова вполне точна. Что касается партизанившего в Славгородском уезде С. С. Толстых, то он недрогнувшей рукой приписал себе ликвидацию целых 500 белогвардейцев при крушении воинского эшелона, осуществленном партизанами Толстых в октябре 1919 года250. Среди опубликованных мемуаров подобных вымышленных либо приукрашенных эпизодов очень много. Разумеется, встречаются они и в архивных рукописях, особенно 30‐х годов и более поздних.

Фонд Сибистпарта позволяет ознакомиться и с весьма обширной копийной документацией силовых структур белой власти (в Государственном архиве РФ, или ГАРФ), где много сведений о повстанческих выступлениях, их жертвах и попытках подавления партизанщины. Важным источником является перевод на русский язык информативных и обычно весьма точных мемуаров чехословацкого генерала Р. Гайды