«Русский народ, – утверждал Н. А. Бердяев, – с одинаковым основанием можно характеризовать как народ государственно-деспотический и анархистски-свободолюбивый, как народ, склонный к национализму и национальному самомнению, и народ универсального духа, более всех способный к всечеловечности, жестокий и необычайно человечный, склонный принять страдание и до болезненности сострадательный». Выдающийся историк А. А. Зимин записал в своем дневнике, что зверство и человеколюбие сочетаются в русской народной культуре как два присущих ей природных качества893. Философ и поэт Вяч. Иванов обмолвился, что народ-богоносец имел черты и «сатаноносца»894.

Другой мыслитель так писал о русском бунте, выделяя именно повстанчество в Сибири: «К 1917 году народ в массе своей срывается с исторической почвы, теряет веру в Бога, в царя, теряет быт и нравственные устои. Интеллигенция может считать его своим – по недоразумению. Ее „идеи“… для народа пустой звук. Более того, [это] предмет ненависти, как книга, шляпа (бей шляпу!), иностранная речь, как все, что разделяет, подчеркивает классовое расстояние… В 1917 году народ максимально беспочвен, но и максимально безыдеен. Отсюда разинский разгул его стихии, особенно жестокий там, где он не сдерживается революционной диктатурой, – в Сибирской партизанщине»895.

То, что крестьянская Сибирь, в отличие от города, как следует не распробовала большевистской политики, вскоре болезненно отозвалось на репутации белых режимов. Когда Временное Сибирское правительство и сменившее его Всероссийское правительство адмирала А. В. Колчака начали обременять сибиряков налогами, натуральными повинностями и мобилизациями в армию, притом будучи не в силах справиться с собственной милицией и атаманщиной, это стало вызывать сильное недовольство. У Г. Х. Эйхе и Д. Г. Симонова показано, что первая, проведенная летом и осенью 1918 года мобилизация в Сибирскую армию прошла достаточно успешно и увеличила численность последней более чем вчетверо – с 41 до примерно 175 тыс. человек, охватив 75% подлежавших призыву896. Но в следующем году Колчак был вынужден пополнять армию уже в значительной мере насильственным образом. Так, летом 1919 года в Амурской области из 2860 подлежавших призыву явилось 439 человек, причем ряд волостей не дал ни одного солдата897.

Быстрая привычка к безначалию принесла свои разрушительные плоды. Крестьянские движения в Сибирском регионе «начинались столкновениями с властями на почве, далекой от всякой революции», принимая, соответственно, «характер не столько революционный, сколько анархистски-бунтарский, даже просто погромный». Крестьянство нередко «вообще отказывалось признавать какие бы то ни было… виды обязательного отбывания общественных повинностей»898. Уже весной 1917 года мужики по всей России бросились делить леса и свободные земли, реализуя «свое древнейшее право на „заимку“ – захват любого участка необработанной земли, сохранившееся в виде одной из основных мифологем в социальной памяти народа»899. При этом активно проявлялись иждивенческие настроения: в октябре 1917 года съезд русских крестьян Урянхая (Тувы; отметим: крестьян весьма зажиточных), в частности, постановил, что все население России «в видах поднятия сельского хозяйства необходимыми сельскохозяйственными орудиями снабжается бесплатно за счет государства»