Кто же над миром вознес
Граней суровый тес,
Вытесал твой утес,
Тебя, Никорцминда!
Словно из области сна —
В облаке благодати
Пламенная белизна,
Плавных порталов объятье.
Кто же тебя сотворил,
Гору, любя, сотворил,
Волею горних сил,
Гора, Никорцминда!
Ровно двенадцать лампад
Смотрят в двенадцать окон.
Что за огни горят
В доме твоем высоком!
Чьим же во тьме времен
Духом воспламенен
Факел земных племен,
Твой свет, Никорцминда!
Высекло здесь ремесло
Фресок немую поэму.
Благоговейно сплело
Время из них диадему.
Кто же тебя расписал?
И по узорам зеркал
Искры свои разбросал
Костер – Никорцминда!
К почве сведя божество,
Линий слиянье изведав,
Славишь твое торжество,
Как исполненье обетов.
Свиток твой величав.
Смерть и забвенье поправ,
Крепко стоит архитрав —
Собор – Никорцминда!
Словно шумящий лес —
Купол широкий крыши.
К вольным блаженствам небес
Выше восходишь, выше.
И – за пролетом пролет —
Шаг переходит в полет,
Вышнее благо лиет
Сама Никорцминда.
Здесь твой грузинский взгляд,
Пьющий простор, всемирен,
Заревом красок богат…
Крылья простер Сирин!
Крыльев бы, крыльев нам,
Силы – живым крылам,
Правь же пространством, храм,
Цари, Никорцминда!
Храм твой громокрылат,
Своды его непреклонны,
Годы его хранят,
Гулко поют колонны.
Времени круговорот
Зодчества не зачеркнет.
Славя родной народ,
Свети, Никорцминда!
Паоло Яшвили
Письмо Анне Ахматовой[36]
Знай: я тебе соболезную,
Плачу о смерти Блока.
Робкой, забывшей небесное,
Стало душе одиноко.
Ко мне приезжай! Отдаленнее…
Но станешь сестрою милой!
Иль Петербурга агонию
Навеки ты полюбила?
Спасет благодать тбилисская…
Ах, чудится нам обеим
Тень принца, такая близкая!
И вместе мы сиротеем.
Усталое тело ранее
Ты омывала туманом…
А наша страна – Испания
В июле пламенно-пряном.
Безвестными перепутьями
Брести за судьбой готова.
Свой бубен я подарю тебе
И лебедя золотого.
Воспрянешь, собравшись с силами,
Румянец твой загорится…
Коснешься устами стылыми
Пальцев Тамар-царицы.
Али Арсенишвили[37]
Вагон. На лошадях, пять гусаров в Ацкури.
Воскрешена твоя оригинальность,
Похожа на коралловые груды.
И наш вояж… Последняя реальность,
Иль, может быть, единственное чудо.
За поездом тянулся след цветущий,
Похожий на цветение ткемали.
Твои слова, пересекая кущи,
Левкоями за ветром улетали.
Ты с нами был, отбросивший котурны,
Наш друг бесценный, шел ты по долинам
В раскачке декламации столь бурной
Простым солдатом или Лоэнгрином.
За горы солнце спряталось абреком,
Тьма потекла по горному отрогу.
В селенье сонном бедная аптека
Дала нам сад бодлеровский в дорогу.
Грядущее минувшим опьянилось,
Когда стихов нас окружила стая,
Нам в блеске Имеретия явилась,
Арабских сказок книга золотая.
Но ты оглох от выкриков Нерона,
Который опьянен пожаром Рима.
В костеле пел орган, то монотонно,
То громогласно и неутомимо.
Иль хан тебя встречал?.. Шумели флаги,
Шепталась свита, никли опахала…
Иль Ида Рубинштейн тебе, бродяге,
Ступни благоговейно омывала?
Как вдруг – виденье Иродова трона,
И ты услышал клятву Саломеи…
Смотрел на поединок изумленно,
Глядел на гибель Гамлета, немея.
Последним все увидели Брюммеля,
Его цилиндр зеленый, взор туманный.
Все трое, восторгаясь, обомлели…
Урок – Али, Паоло, Тициану!
«Мне, Паоло Яшвили, желтый наскучил Данте…»
Мне, Паоло Яшвили, желтый наскучил Данте,
Я – за Шекспира, но – занавес! Шекспира долой!
Как быть… для меня Бетховен – только старик глухой.
Магнит мне вручило минувшее, в любом усомнюсь таланте.
Быстр, иль как змей, замедлен, мыслю только стихами.
Все-таки предпочитаю всегда разжигать огонь.
Всем желающим высыплю искры мечты на ладонь.
Мерещится мне бессмертие с ледяными руками.
Танит Табидзе[38]
В желтом Орпири по следу цапли