– И все-таки кто-то должен тут прибраться. А то у нас как на автобусном вокзале.

Сегодня она его просить не будет.

Опять напишет буковку «п», перенесет на другой день.

– Кстати, получилось двенадцать. Знаю, у тебя много дел, я все понимаю, но, может, ты бы мыла унитаз хоть иногда. Двенадцать лобковых волос.

Из ее квартиры океан не видно, но слышно. Почти каждый день с пяти до полседьмого утра жизнеописательница сидит на кухне и под шум волн работает над биографией Айвёр Минервудоттир – полярной исследовательницы, которая изучала гляциологию в девятнадцатом веке и опубликовала свои революционные труды о свойствах пакового льда под именем знакомого мужчины. Про нее нет ни одной отдельной книги – только мимолетные упоминания в других монографиях. У жизнеописательницы уже скопилось огромное количество заметок, есть общая схема, несколько отрывков. Такой рыхлый каркас – не столько слова, сколько дыры. К кухонной стене приклеена скотчем фотография той полки в книжном магазине в Салеме, куда поставят ее книгу. И фото напоминает ей о том, что когда-нибудь она эту книгу закончит.

Жизнеописательница открывает переведенный с датского дневник Айвёр Минервудоттир. «Да, я опасаюсь нападения белого медведя, и пальцы все время болят»[10]. На его страницах оживает давно погибшая женщина. Но сегодня, глядя на дневник, жизнеописательница не может сосредоточиться. Из-за нового лекарства голова ватная и виски ломит.

Она долго сидит в машине, под звуки радио борется с подступающей к горлу тошнотой. Все – уже так опоздала в школу, что черт с ней, с заторможенной из-за «Овутрана» реакцией. На дороге же есть ограждения. В голове пульсирует боль. По лобовому стеклу расползается черное кружево, и жизнеописательница несколько раз моргает, чтобы восстановилось нормальное зрение.

Два года назад конгресс США ратифицировал поправку о личности, которая дарует конституционное право на жизнь, свободу и собственность оплодотворенной яйцеклетке. Теперь во всех пятидесяти штатах аборты запрещены законом. Врачи, которые их делают, могут получить срок за умышленное убийство при смягчающих вину обстоятельствах, а женщины, которые хотят их сделать, – за соучастие в убийстве. По всей стране запрещено ЭКО, ведь из-за поправки нельзя переносить эмбрион в матку, потому что он не может дать на это своего согласия.

Жизнеописательница тихо-мирно преподавала себе историю, когда все это случилось. Проснулась в одно прекрасное утро, а в Америке избрали президента, за которого она никогда не голосовала. Этот человек считал, что женщины, пережившие выкидыш, должны оплачивать похороны своих зародышей; что лаборанта, который случайно уронил пробирку с эмбрионом во время ЭКО, нужно судить за убийство. В деревне для престарелых в Орландо, где живет ее отец, поднялось настоящее ликование. В Портленде люди выходили протестовать. В Ньювилле – как обычно, затхло и тихо.

Секса с мужчиной у жизнеописательницы в последнее время не было, да ей и не хотелось, поэтому оставался только один выход – «Овутран», смазанный синим гелем УЗИ-датчик да золотые пальчики Кальбфляйша. Внутриматочная инсеминация. Немногим лучше кухонной спринцовки – в ее-то возрасте.

Три года назад она записалась в лист ожидания на усыновление. В своем профиле честно и скрупулезно рассказала про работу, квартиру, любимые книжки, родителей, брата (о наркозависимости не упомянула) и прекрасную суровую природу Ньювилла. Загрузила фотографию, на которой выглядела дружелюбной, но ответственной, веселой, но практичной, общительной представительницей верхушки среднего класса. Специально купила для этой фотографии кораллово-розовый кардиган, который потом оставила в корзине для сбора благотворительных вещей рядом с церковью.