Но всё это случилось много позже, после первого курса института культуры и армии. В старших классах школы у меня не было друзей-единомышленников (совместные походы на рыбалку, распитие пива и курение за гаражами, конечно, не признак общности духовных запросов). Естественно, что в 9-10 классах я остро ощущал свою исключительность. Это ощущение само по себе было обосновано, но вот его размеры… Много позже прочитал высказывание Петрарки (цитирую по памяти): «В это время я начал уже приобретать известность, и многие достойные люди искали знакомства со мною, чему сегодня я удивляюсь, но тогда воспринимал как должное, ибо, по обычаю молодости, считал себя достойным всяческих почестей». Прибавить нечего. Разве только то, что не у меня одного, оказывается, были такие ошибки юности…

8. Мальвы у плетня

В 80-х гг. литературная жизнь Краснодара была блёклой. В периодике печатались из номера в номер местные мэтры так называемого военного поколения – их можно было пересчитать по пальцам. Практически все они писали в манере «социалистического реализма» и были явными дилетантами, но при отсутствии конкуренции считались выдающимися поэтами и прозаиками. В литературу пришли случайно, на юношеском кураже и желании что-нибудь сделать, всё равно что. Один из мэтров, Виталий Б., так рассказывал о первых послевоенных годах в Краснодаре: «Мы были мальчишками, только что с войны. Собирались в редакции, спорили, выпивали, писали поэмы. Бывало, начнешь писать поэму и сразу публикуешь начало, ещё не зная, что дальше будет, дальше ещё не написано ничего…»

Во время нашего с Валерой Симановичем единственного визита к «мэтру» и спора о «творческой манере» дело чуть не дошло до драки. Виталий Б. встретил нас вполне приветливо, посетовал, что не предлагает ничего выпить, кроме чая (у него были проблемы со здоровьем, и он носил бандаж – выпадала грыжа). В ходе разговора обстановка накалилась, и мне пришлось практически оттаскивать Валеру и Виталия Б. друг от друга – напоминая первому, что мы в гостях, а второму – что мы, как-никак, гости…

Помню, во время спора хозяин процитировал нам в качестве примера того, как надо писать, стихотворение Егора Кизима (Егор в то время посещал, исключительно из небрезгливого любопытства, литстудию Виталия Б.):

«Летят на землю снега лопухи,

Кленовые и фиговые листики.

Как много еще в небе чепухи,

Как много всякой гадости и мистики.

Коровы замерли. Их голоса

Уж не поют печальным баритоном.

Из глазок капает лазурная слеза…»

Здесь «мэтр» запнулся и остановился. Я сначала не понял, почему, а когда понял – расхохотался. Четверостишие Егора оканчивалось строчкой:

«А воздух пахнет вешним самогоном…»

Её Виталий Б. процитировать никак не мог – становилась понятна пародийность стихотворения Егора, что в корне противоречило всем установкам Виталия Б. и его единомышленников. Да и насчёт голосов, не поющих «печальным баритоном»: тут Егор конечно накосячил. Баритон – это и есть голос, его вокальная разновидность; как может голос петь или не петь самим собой? Но этого Виталий Б. не заметил.

Другой мэтр, Иван В., после войны окончил Литературный институт, вернулся в Краснодар, написал много книг о казаках, полях, шляхах, ветрах с реки, тополях, мальвах у плетня и проч. Был назван «непревзойдённым певцом казачьей души».

Мой отец Игорь Ладнов, официально признанный и поименованный «старейшим деятелем культуры Кубани», написал и издал в Краснодаре шесть сборников басен, фельетонов и песен – опять-таки о «Кубани», «нивах» и т.п. На его поминках тогдашний председатель СПР Петр П. изъявлял мне официально-сдержанное сочувствие, до тех пор, пока не узнал, что я член СП Москвы и учился в семинаре Юрия Кузнецова. После этого его отношение ко мне резко переменилось – едва ли не до подобострастия. Было сказано много слов о Кузнецове, который, мол, «наш известный земляк». Петр П. предлагал мне вступить ещё и в «его» Союз, на что я согласиться не мог – мои друзья были членами СРП – но из вежливости обещал «подумать». Должен сказать, что всю эту чехарду с писательскими Союзами и их противопоставлением я считаю совершеннейшим вздором – по гамбургскому счёту. Но иногда, к сожалению, приходится идти на поводу чужого мнения – особенно если это мнение твоих друзей. Петр П. по провинциальной привычке переоценивал значимость моего рядового членства в столичном Союзе писателей, считая, что «свой человек в Москве» в любом случае может многое. Через год смерть Петра П. избавила меня от тягостной необходимости озвучивать очевидный выбор между местечковым и общенациональным. Да, вот ещё любопытный нюанс. Поминки по моему отцу были оплачены Союзом писателей России и проходили в кафе при гостинице «Интурист», вход в которое был с улицы Калинина. На столе, помимо всего прочего, стояла бутылка коньяка «Наполеон». Я налил себе рюмку и удивился: это было какое-то жуткое пойло, какая-то самопальная настойка, не имеющая ничего общего даже с откровенно поддельным коньяком. Позвал официанта разбираться. Официант что-то мямлил и всячески изворачивался. Потом высказался более определённо: мол,